Питер Пэн должен умереть

– Если взять за основной параметр поиска имя Паникоса, оно нас приводит к событиям, произошедшим двадцать пять лет назад в южной Греции, в деревушке Ликонос. Семейство Паникос держало там сувенирный магазин. У них было четыре сына, причем младший вроде бы приемный. Магазинчик вместе с домом, где они все жили, сгорел дотла, при пожаре погибли родители и трое сыновей. Четвертый, приемыш, исчез. Подозревали поджог, но точно так ничего и не доказали. Ни свидетельства о рождении, ни бумаг по усыновлению на этого пропавшего сына найти не удалось. Семья жила очень обособленно, близкой родни не имела, в деревне даже разошлись во мнениях, как пропавшего сына звали. Но – обрати внимание – упоминались два возможных имени: Перо и Петрос.

– Сколько ему было лет?

– Никто точно не знал. Согласно старому делу о расследовании поджога, от двенадцати до шестнадцати.

– И никаких сведений, как его назвали при рождении или откуда он родом?

– Официально – никаких. Тем не менее к делу были подшиты показания деревенского священника, который считал, что мальчик попал в семью из какого-то болгарского приюта.

– Почему он так решил?

– В деле на этот счет ничего не было – никто не удосужился спросить. Но священник сообщил название приюта.

С губ Гурни сорвался короткий смешок, не имевший никакого отношения к веселью. Если б ему самому пришлось объяснять этот смех, он бы, пожалуй, сослался на переизбыток энергии. Нечто в самом процессе отслеживания информации, движения от одного обрывка фактов к другому, шажкам по камням через стремительный поток заряжало электрические цепи у него в мозгу.

– Верно ли я догадываюсь, что след к приюту приводит нас ко второму похожему происшествию?

– Ну, строго говоря, он приводит нас к унылому детскому дому времен коммунистов – документации по нему не осталось. Угадай, почему.

– Очередной поджог?

– Ага. Так что все, что мы знаем об обитателях детдома на момент пожара – при котором большинство и погибло, – исходит из чахлого полицейского дела, собственно-то, в нем содержатся показания всего одного свидетеля – воспитательницы, которой удалось выжить. Кстати, на этот раз факт поджога установлен с достоверностью. Помимо приюта сгорели еще четыре здания, и вдобавок к тому, что во всех четырех были найдены баллоны с газом, под двери еще были подсунуты деревянные клинья.

– Что означает – целью было массовое убийство. Но, похоже, пожар стал лишь концом истории. А начало какое?

– Согласно показаниям воспитательницы, за пару лет до пожара, в одно зимнее утро, на крыльце приюта нашли очень странного ребенка. Сперва казалось, он вообще немой и совсем неразвитый. Но вскоре выяснилось, что он бегло говорит не только по-болгарски, но и по-русски, по-немецки и по-английски. Эта воспитательница даже решила, он какой-то полоумный вундеркинд по части языков – настолько хорошо он болтал. Так что она раздобыла для него учебники, какие смогла, и, само собой, в течение двух лет, что пацан там провел, он учил французский, турецкий и бог весть что еще.

– А он никогда не рассказывал воспитателям, откуда взялся?

– Утверждал, у него полная амнезия – ни малейших воспоминаний о том, что было до того, как он появился в приюте. Единственной его связью с прошлым были беспрестанные ночные кошмары. Что-то про карнавал и клоуна. В результате им пришлось укладывать его на ночь в отдельной комнате, подальше от других детей – так часто он кричал во сне. Почему-то – может, из-за этого клоуна из кошмаров – воспитательница вбила себе в голову, что его мать была из какого-нибудь убогого бродячего цирка.

– Похоже, и впрямь необычный ребенок. Какие-нибудь предупредительные красные флажки перед пожаром не выскакивали?

– О, разумеется. И здоровенные. – Хардвик сделал театральную паузу: одна из его привычек, с которыми Гурни научился смиряться.

– Так ты мне расскажешь?

– Пара других воспитанников завели привычку его дразнить, из-за кошмаров. – Очередная пауза.

– Джек, ради бога…

– Они исчезли.

– Дети, которые над ним смеялись?

– Именно. Пропали с лица земли. И то же самое с медработником, который не верил в его амнезию и продолжал допытываться о его прошлом. Пропал. Никаких следов.

– Еще что-нибудь?

– Очередная чертовщина. Никто толком не знал, сколько парнишке лет, потому что за два года, что он там провел, он совершенно не изменился, не подрос, не начал выглядеть ни на день старше, чем при появлении.

– Как Питер Пэн.

– Вот-вот.

– Его в приюте так называли?

– В болгарских документах об этом ни слова.

Гурни быстро прокрутил всю историю в голове от конца к началу.

– Я кое-чего не понимаю. Откуда мы знаем, что этот приютский мальчишка и есть тот самый, которого усыновили Паникосы?

– А с точностью мы и не знаем. Воспиталка сказала, его забрала семья каких-то греков, но фамилию она не знала. Этим занимался другой отдел. Но приют сгорел в тот самый день, когда он уехал со своими новыми родителями, и почти все обитатели оказались заперты внутри и погибли.

Гурни молчал.

– О чем думаешь, Шерлок?

– Думаю, что кто-то ведь выложил сто кусков, чтобы напустить это маленькое чудовище на Карла Спалтера.