Питер. Специальное издание

– Центральный зал, – сказал Федор. – Под вашими ногами фактически сам реактор. Вот этот круг, что вы видите – с квадратиками – мы называем его «пятак». Это зона загрузки топлива в реактор. Видите, они разного цвета…

– Э-э… а почему мы пришли именно сюда?

– Я здесь сплю.

– Что, прямо на реакторе?! – Даже Убер выглядел обалдевшим.

Старик усмехнулся.

– Зачем же прямо на реакторе? Вон там, в углу.

Иван оглянулся. Действительно, за металлическим стеллажом, заполненном какими-то механизмами и деталями, виднелся край полосатого матраса. Ну, старик. Кремень.

– Сумасшедший мир, – сказал Федор. – Разве я когда-нибудь думал, что буду спать в реакторном зале, чтобы защититься от излучения снаружи? Но здесь действительно безопаснее всего. Под вашими ногами – плита биологической защиты реактора, мы называем ее Елена. Толщина Елены несколько метров, над головой – бетонный козырек, который, теоретически, выдержит падение на него реактивного самолета.

– Охуеть, – только и сказал Убер. Федор кивнул.

– Это самое безопасное место на станции. Поверьте старику.

* * *

И конечно, даже в самом безопасном месте почему-то не спалось.

– Мандела, ты любишь блюз? – спросил Иван. Косолапый рассказывал, что лучший блюз всегда исполняют черные люди. И еще Том Уэйтс, конечно, но это исключение. «Негры очень музыкальны. Ритм у них в крови», говорил Косолапый. «А теперь послушай вот эту кассету»… Косолапый научил Ивана не только тому, как быть диггером, но и разбираться в музыке.

– Почему я должен любить блюз? – удивился Мандела, привстал на своем матрасе. – Только потому, что я черный? Конечно, я могу петь таким голосом… – Мандела запел тонко и высоко, пританцовывая на месте и щелкая пальцами. – А-у-у, а-у-у-у.

Чем-то это напоминало пение Рэя Чарльза, которого Косолапый тоже уважал, только – очень уж отвратительный вариант.

– Вообще-то это был простой вопрос, – заметил Иван.

– Без расизма? – насторожился Мандела.

– Ну… почти.

Мандела засмеялся.

– А по-моему, кто-то ни фига не понимает в блюзе, – сказал Убер. – Вот ты можешь отличить чикагский блюз от техасского? Скажи честно, можешь?

Негр перевел взгляд с Убера на Ивана.

– Да ну вас к черту с вашим блюзом! – обиделся Мандела, скатал в валик матрас с подушкой, одеялом и ушел спать в другой угол.

Демонстративно.

Будь тут дверь, он бы ей хлопнул.

– Что ты к нему цепляешься? – спросил Иван. – А, Убер? Нормальный же парень.

– Нормальный, – согласился скинхед. Откинулся на подушку, заложил руки за голову. – Что я, не вижу? Но мне по приколу его цеплять, понимаешь? Да и вообще, подумай сам – вот я скинхед, правильно?

Иван посмотрел на свежевыбритую голову Убера и улыбнулся.

– Ну не знаю, как тебе сказать прямо…

– Да пошел ты, – беззлобно огрызнулся Уберфюрер. – Вот я скин, а он негр… Это же классическая ситуация настройки имиджа!

– Не понял. – Иван нахмурил брови. – Чего?

– Вот я бритоголовый. Бритоголовый что делает, когда видит чернокожего? Правильно! Идет и задирает его черную задницу. Логично, брат? Логично. А если такой бритоголовый весь из себя скинхед стоит и не задирает негра, он что – боится, получается? Это значит, яиц у него совсем нет, у этого скинхеда? Так что все правильно, андестенд? А например, если негр не замечает, что рядом с ним потенциальный расист – и не идет бить его белую арийскую задницу, он кто? Вот то-то. Короче, Иван. Не лезь к нам с Манделой. Мы сами разберемся. Это вопрос доминирования.

– Ты же говорил про имидж? – уточнил Иван.

– Да иди ты, – отмахнулся Убер. – Знаешь, почему я на самом деле его достаю?

– Ну, скажи.

– Не потому, что он черный, а потому, что слабый. Понимаешь? Он слабый. Терпит. День, когда он врежет мне по морде, будет последним днем моих над ним издевательств. А пока, извини, не заслужил. Вот так-то, брат.

– Ага, – сказал Иван. «Смотри, какой воспитатель нашелся. Что-то не подозревал я в нем педагогических наклонностей. А они есть».

Убер потянулся. Зевнул так, что кожа на челюстях едва не лопнула.

– Давай спать, что ли?

Иван кивнул, натянул одеяло до подбородка. Высоченный потолок реакторного зала мешал погрузиться в сон – непривычно большое пространство, вообще все непривычно. Пол из свинца или что там еще, это же надо.

«Но мы же сюда добрались, верно?»

Сон не шел. Не чувствовал Иван себя уютно. Вспомнился рассказ Водяника про Петра Первого, основателя Петербурга… мол, тот не мог спать в больших помещениях, и ему всегда натягивали над кроватью полотно, как второй потолок. А еще Петр боялся тараканов. Иван зевнул. «Тараканы – я ведь и не помню уже, как они выглядят». Закрыл глаза. Полежал. Еще полежал. Да что за ерунда! Спать хочется зверски, а сон не идет.

Он поднялся. Все вокруг спали. Сопение Кузнецова было тревожным, словно ему снился не очень хороший сон. «Надеюсь, твой сон лучше, чем мои», подумал Иван.