Плач льва

Женя видит: все, что занимает Сэнди в данный момент, — это небольшое пластиковое ведро, болтающееся в руке человека, которого все вокруг называют тренером. Она неотрывно наблюдает за тюленем и вынуждена с сожалением признать, что ничего, кроме рыбы в ведре, Сэнди пока не интересует. Он не замечает ни новой обстановки (его в первый раз вывели к бассейну), ни зазвучавшей громкой музыки, ни голоса дрессировщика. «Неужели все зря?» — не успевает подумать Женя, как тренер, достав небольшой мяч, демонстрирует его тюленю. Сэнди не реагирует. Дрессировщик слегка подбрасывает мяч, и тюлень чуть заметно поворачивает голову. Мужчина подбрасывает сильнее, и зверь задирает морду вверх, следя за полетом игрушки. Тренер ловит мяч и спокойно держит его правой рукой, а в левой тем временем по-прежнему находится ведро с рыбой. Но тюлень уже не обращает на только что вожделенную пищу никакого внимания, он забыл о еде, его внимание целиком поглощено странным летающим предметом, в пищу, судя по всему, непригодным, но весьма притягательным.

Женя чувствует, как по спине побежали мурашки приятного возбуждения. Так бывало всегда, когда она понимала, что снова попала в десятку, в очередной раз угадала и может опять удостовериться в том, что делает в жизни именно то, что должна делать. Она молча хвалит себя, заерзав в предвкушении того, что сейчас увидит. Сценарий ей известен заранее. И вовсе не потому, что она неоднократно видела, как происходит превращение тюленей в артистов, а из-за того, что профессионал может предугадать механизм любой, тем более не слишком сложной тренировки. Мужчина будет стоять неподвижно еще какое-то время, для того чтобы зверь как можно лучше сконцентрировался на том предмете, что держит в руке дрессировщик. А потом он кинет мяч, а тюлень отобьет. Отобьет не потому, что захочет отбить, а оттого, что пока еще не умеет удерживать на морде мяч. Но с этой минуты животное начнет стремиться именно к этому: к продолжительной балансировке. И лишь после того, когда она покажется тренеру достаточно долгой для первого раза, он наградит своего подопечного тем, что держит в левой руке.

Жене не терпится увидеть, каких успехов достигнет Сэнди в свой самый первый учебный день. Она настолько сконцентрирована на процессе работы дрессировщика, что не слышит, как к ней подбегает обеспокоенная Шурочка:

— Беда, Евгения Николаевна!

— Ну, что еще? — грубовато откликается Женя. Она ведь ясно дала понять, что все проблемы будет решать после этой тренировки. Тем более что бедой помощница именует любую проблему: начиная с нескольких килограмм несвежей рыбы и заканчивая банальным насморком у одного из фотографов.

— Ой, беда, Евгения Николаевна, — горестно сокрушается Шурочка и, видя сведенные к переносице брови начальницы, спохватывается и объявляет так, будто падает со скалы в пропасть: одним вздохом, тихим криком:

— Сара!

— Что с ней? — мгновенно вскакивает Женя и опрометью кидается с трибун к вольерам. Помощница едва поспевает за ней, пытаясь сбивчиво объяснить, что конкретно произошло с любимой Жениной моржихой:

— Не ест ничего, лежит грустная, на дрессировщиков не реагирует, тошнит ее, уже вся клетка загажена.

— А врач?

— А что врач? Сами же взяли девочку только-только из академии. Она напугана, говорит, промывание надо сделать или клизму, но ей одной не справиться. Да и вдвоем-то, Евгения Николаевна, это же морж, а не попугайчик.

— Вызывай другого.

— Какого?

— Любого, Шура. Опытного. Ищи, где хочешь: в цирке, в театре Дурова, где угодно, ясно?

— Ясно, — понуро отвечает девушка и, моментально развернувшись, убегает в противоположную сторону, в кабинет к телефону.

Она будет просить, ругаться, унижаться, требовать и умолять, умолять, умолять. Этим как раз должна бы заняться сама Женя, у директора все-таки больше шансов получить необходимую помощь, но она не может заставить себя отойти от клетки. Она сидит на коленях, вцепившись в прутья решетки, смотрит, как недвижимо лежит огромная туша, слушает, как тяжело, хрипло она дышит, чувствует страдания зверя и лихорадочно повторяет:

— Только не умирай, только не умирай!

— Только не умирай! — Майк склонился над лежащей в кровати Женей. Вид у него немного обеспокоенный, но, несмотря на серьезность ситуации, он пытается шутить, и эта не слишком удачная просьба призвана хоть немного развеселить подругу, третий день страдающую от лихорадки.

— Прекрати! — Женя включила резервные силы, чтобы выдавить подобие улыбки. — Не дождешься!

— Вот я о чем и говорю. Обидно будет. Едва познакомились. Можно сказать, самое начало истории, и сразу конец.

Жене было больно смеяться, но сдерживаться еще больнее. Она захохотала в голос, прерывая смех надрывным, лающим кашлем.

— Прекрати, — устало попросила она, когда приступ наконец прекратился.