Пламенный лед

И где-то фоном, едва касаясь сознания, Лорен Кристи пела о том, о чем Лиза могла только молчать:

I give you everything I am and

Everything I want to be.

I put it in your hands…

Макс за руку выволок ее со льда и одним сильным движением развернул лицом к бортику. Задрал майку до груди. Тут же она почувствовала касания его губ у себя на спине. Вдоль позвоночника, между лопаток, ниже и снова вверх. Влажное прикосновение языка под левой лопаткой, неоправданно долгое, нежное, томящее. Руки на животе, касание настойчивых и нежных пальцев, выше – к груди, так хорошо, что невозможно сдержать гортанный стон.

Он не был деликатен, стянул с нее штаны вместе с трусиками, надавил на спину, заставляя опуститься ниже. Она подчинялась, как слабый подчиняется сильному, но не чувствовала себя проигравшей. Она чувствовала только биение собственного сердца внутри живота и пульсацию натянутых до предела нервов. А потом его проникновение: настырное, дерзкое, властное, как и он сам. Уткнувшись носом в собственные руки, она стонала, щеки пылали, тело горело. Его пальцы впивались в ее бедра, он поглаживал ее живот и временами опускался ниже, лаская там, где было особенно приятно. Лиза не чувствовала холода, она вообще не чувствовала ничего, кроме собственного тела, подчиняющегося мужчине, которого выбрало ее сердце. Выбрало из множества других по непонятным для нее самой причинам. Сейчас она не хотела ничего понимать. Она знала, что нуждается в нем и надеялась, что ему не все равно, что с ним в этот момент именно она, а не та, которая пахнет сладковатыми духами.

Перед глазами расплывалась синевато-белая гладь катка, мелькали пустые ряды пластиковых кресел, полоски поручней, разделяющих трибуны на сектора. Все кончилось стремительным, оглушающим полетом во взрывающуюся черными искрами бездну, густую, пронзительную, наполненную звуками сбивчивого, сиплого дыхания. Макс закрыл глаза и выдохнул Лизе в шею. Ее кожа была влажной, тело горячим. Она тяжело дышала и, похоже, еще не пришла в себя. Финала они достигли практически одновременно, стоило ему почувствовать, как по телу Лизы пробежала легкая судорога, сдерживаться не осталось сил. Он ощущал, как сокращается ее тело вокруг его плоти, слышал ее тихие всхлипы и был готов продать душу за то, чтобы это продлилось как можно дольше. Откровение во всей его незащищенности. Прижался к спине Лизы, уткнулся носом ей в затылок. Под рукой билось ее сердце, так сильно, что казалось, будто оно пульсирует прямо в его ладони. От этого стало немного страшно. Вдруг появилось ощущение реальности человеческой жизни.

Вот оно – ее сердце, вот она вся. Макс зажмурился и выдохнул Лизе в волосы. Погладил ее по упругим ягодицам, опустил майку на поясницу и помог подняться с бортика.

- Высший бал, - с лживой циничной ухмылкой произнес он.

- Высший… - Она не понимала, что говорит. Просто ответила первое, что пришло на ум. Поправила одежду. – Поехали домой.

- Поехали, - согласно кивнул Макс.

***

Николай появился в дверях спальни гостиничного номера и сразу же увидел жену. Она сидела на диване в маленькой квадратной комнате, похожей на гостиную. Из мебели помимо дивана тут была еще крохотная тумбочка, стол и два стула. На столе стоял электрический чайник и маленькая бутылка коньяка из бара. На стене висел плазменный телевизор. Из этой комнаты можно было попасть на балкон, через приоткрытую дверь которого проникал легкий ветерок, колышущий тюль, и доносился шум городской ночи. Светлана держала в руках чашку и выглядела то ли задумчивой, то ли расстроенной.

- Ты чего сидишь?

- Не спится. - Она, поставив чашку на бедро, придерживала ее обеими руками. – О Лизе думаю.

- А что о ней думать? – тон Николая переменился, стал более резким. Лицо его помрачнело, взгляд стал мрачным.

- Она взрослая такая… - Света вздохнула. Сделала глоток чая с коньяком и вернула кружку на прежнее место. Посмотрела в темное окно, потом на супруга. – Совсем взрослая, Коль.

- Да какая она взрослая?! – с возмущением бросил он. – Соплячка.

Света медленно покачала головой и сделала еще глоток чая. Это была уже вторая чашка, первую она выпила, стоя на балконе. Кутаясь в объемный махровый халат, она смотрела на огни ночного города и думала о своих детях. О своих взрослых детях. Сын был далеко, а дочь… дочь стала совсем чужой. И Света понимала, что в этом есть и их с мужем вина. Она бы ни за что не призналась, что это именно они оттолкнули ее от себя. Она готова была лгать даже самой себе, что это не так. Ложь эта тянулась так давно, что стала неотличима от правды, и теперь Света сама почти верила в нее. Но она не была столь глупа, чтобы не понимать, что порой они относились к Лизе несправедливо, требовали от нее слишком многого, давили. Поделать с собой она ничего не могла и, наверное, именно в ней заключалась причина того, что муж был с Лизой особенно суров, куда суровее, чем с сыном.