Пламенный лед

Макс скрипнул зубами, это был удар ниже пояса, и она, похоже, знала об этом. Они снова смотрели друг другу в глаза, Макс злился, потому что возразить ему было нечего. А Лиза ждала. Она знала, что выиграла и ждала лишь, когда он признает это. Повернулась к нему спиной, объехала каток, разогналась и, взмыв в воздух, вывернула четыре оборота. Коснулась лезвием глади льда и красиво выехала, так и не посмотрев на Самойлова. И только спустя несколько секунд до нее донесся его голос:

- Хорошо. Но учти, Меркулова, если ты на России с этого тулупа грохнешься, я тебе сам голову откручу.

По дороге домой Лиза по обыкновению поглядывала в окно на мелькающие огоньки витрин и проносящихся мимо автомобилей. С Максом они не разговаривали, но на этот раз лишь потому, что на это не осталось сил. И если для Лизы дополнительные нагрузки не являлись чем-то из ряда вон, то Макс не сомневался, что вырубится, едва только его голова коснется подушки. Четверные он не прыгал уже довольно давно. Было несколько раз во время тренировок, но так, несерьезно, скорее ради забавы. Ну и перед Меркуловой выпендриться хотелось, что уж там. Помимо тулупа, из четверных у него иногда криво, с грехом пополам и порядочным недокрутом получался еще сальхов, а вот дальше дело так и не продвинулось. Для российского одиночника этого набора было явно недостаточно, поэтому и не имело смысла оттачивать данные прыжки. Он и не думал, что они могут ему когда-нибудь пригодиться.

Самойлов искоса посмотрел на Лизу. И это же надо было пойти у нее на поводу… Сейчас эта затея с четверным казалась чем-то немыслимым. Немыслимым вне зависимости от того, смогут ли они воплотить ее в жизнь или нет. Одиночниц, делающих четверные прыжки, в истории мирового фигурного катания единицы. Пальцев на одной руке и то больше. Про пары и говорить нечего, их просто нет. И если они смогут сделать четверной тулуп и при этом сделать его чисто, они станут первыми парниками, которым это удалось. При всем скептицизме, с которым Макс относился к данной затее, это подстегивало, раззадоривало. И все же он скорее сомневался в том, что у них что-нибудь выйдет, чем верил в успех. Он сомневался даже в том, что они смогут стабильно делать четверной на тренировках, что уж там говорить о соревнованиях, где все зачастую получается совсем не так, как хотелось бы, и спортсмены порой допускают неожиданные и просто досадные ошибки.

Дорога была свободная, машина плавно ехала вперед, шурша шинами по влажному из-за снега асфальту. Боковым зрением Макс видел, как Лиза поерзала в кресле, вздохнула, поправила лямку ремня безопасности и снова уставилась в окно. Подумал, что ей, наверное, не терпится домой. Сидит себе спокойная, а у него в голове рой мыслей, жужжащих не хуже озлобившихся пчел из растревоженного улья. И это на фоне дикой усталости и желания доехать наконец до дома и растянуться на прохладных простынях своей широкой кровати.

Но Макс был не прав. Вернее, прав он был на треть или даже на четверть. Лизе и в самом деле хотелось быстрее оказаться дома, но она совсем об этом не думала. Совсем. Она думала о Ксюше и о том, что через пару месяцев у нее появится животик. Пока положение Мироновой выдавали лишь ее прикосновения к животу. Как будто так она лишний раз давала своему малышу понять, что мама рядом. Ксения ходила счастливая, носила в кармане лимонные леденцы и иногда жаловалась, что малышу не нравится рыба, а от запаха пельменей ее и вовсе тошнит по полчаса. Еще она очень переживала, что растолстеет и что некоторое время после родов не сможет работать в школе. Насчет последнего, правда, Элина просила ее не беспокоиться и заверяла, что спуска подопечным не даст.

Лиза искренне, всем сердцем, желала Ксюше и Жене счастья. Они стали для нее близкими, почти родными людьми, второй семьей. Новость о скором прибавлении была для нее полной неожиданностью. Тепло поздравив будущую мамашу, Лиза обняла ее, а потом заставила пообещать, что если потребуется какая-либо помощь, та тут же скажет об этом. И вот теперь она думала о Ксении, о том, что через пару месяцев у нее появится животик…

Проснулась Лиза от истошного детского крика. Распахнула глаза, стала приподниматься на локтях и только тогда поняла, что в комнате стоит гробовая тишина. Рухнула на подушку и тихо застонала, накрыв лицо ладонями. В груди бешено колотилось сердце, голова ныла, руки и ноги казались тяжелыми, как будто налитыми свинцом. Она сделала несколько глубоких вдохов и убрала руки от лица. Вспомнить, что ей снилось, она толком не могла, только ощущения. Ощущение полнейшей беспомощности, необходимости прижать к себе свое дитя, успокоить, защитить и… невозможности это сделать. Во сне ей было страшно, она кричала и плакала, куда-то бежала, пыталась дотянуться до ребенка, но не могла.