Пламенный лед

Не обращая внимания на окрик тренера, она бездумно разогналась и оттолкнулась ото льда. Выкрутила три оборота, но удержаться на выезде не смогла. Бок пронзила тягучая боль, ноги подкосились. Морщась, Лиза бессильно ударила по поверхности катка кулаком. Грудь сжимала отчаянная злость, хотелось кричать, обвинять, хотелось наброситься на кого-нибудь с кулаками и упреками. Но обвинять было некого. Машину занесло на скользкой дороге, отбросило на десятку, мчащуюся в соседнем ряду, а потом швырнуло на встречную полосу. Удар пришелся на правую сторону, брызги стекол царапали лицо, шею и руки. Лиза помнила только дикий страх, пульсацию крови в висках и визг тормозов. Она зажмурилась, чтобы стекляшки не попали в глаза, стиснула зубы. Их протащило по асфальту несколько метров, и все это время уши резал отдаленный звук клаксона, а в разбитое окно врывался ветер, приносящий с собой запах бензина. А когда все затихло, Лиза увидела руку Иры на своих коленях и разбитые часики, стрелка которых бежала вперед…

Накрыв лицо руками, она надрывно всхлипнула. Злые, беспомощные слезы катились из глаз, размазывались по лицу. Лед, спокойный и холодный, впитывал боль и отчаянье, и Лизе не хотелось подниматься на ноги. Она ощутила, как рядом на колени опустился Макс. Он обнял ее, подставил плечо, в которое она тут же уткнулась.

Она не слышала тишину, воцарившуюся над катком. Эта черная лента на портрете, эти воспоминания, этот лед…

Макс поднял ее на ноги и подвел к бортику. Тренировка для них закончилась раньше положенного, но упрекать Лизу за это никто не собирался. Миронов, опустив голову и уперев руки в бортик, стоял на своем привычном месте, Полина, Антон, Соня и Костя, словно застывшие восковые фигурки, смотрели вслед отдаляющейся от катка паре. Первым опомнился тренер. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы убедиться в том, что Лиза и Макс ушли, он и так это знал. Но он так же отлично знал, что вечером они вернутся. Вернутся, чтобы доказать всем и, прежде всего, самим себе, что они готовы бороться.

Сквозь окно в кабинете Женя наблюдал за дворником, вяло очищающим стоянку от превратившегося в грязную жижу снега. Лопатой щуплый таджик работал умело, но неохотно. В этом Женя вполне его понимал: вряд ли хлюпкое месиво под ногами могло доставить кому-либо удовольствие. Дворник прислонил лопату к забору и закурил, решив, что пятиминутный перерыв никак не повлияет на исход дела. Рядом на диване, подложив под голову свернутый плед, устроилась Ксюша. Она болтала о чем-то несущественном, и Женя почти ее не слушал, только время от времени вставлял короткие реплики и многозначительно мычал. В конце концов ей это надоело, и она, замолчав, уткнулась в телефон. Женя знал, что она не обиделась, но все равно почувствовал легкий укор совести. И все же разговаривать ему не хотелось. На катке он, словно матерый вожак стаи, старался настроить ребят на рабочий лад, не показывать, насколько самому ему тяжело, однако тут, наедине с Ксюшей, изображать что-либо не имело смысла.

Вчера состоялись похороны. Ни он, ни Ксения на траурной церемонии не присутствовали, в последний путь Иру провожали только самые близкие люди. Вот, вроде бы, всего несколько дней назад она, опаздывая на тренировку, поздоровалась с ним, приветливо улыбнувшись на бегу, а что теперь? Теперь ничего. Какие-то ничтожные минуты, мгновения. Трудно поверить в то, что все это происходит по-настоящему, здесь и сейчас, и все же от реальности скрыться невозможно.

Женя бросил взгляд на жену. Не обращая на него внимания, она ковырялась в мобильнике, подрыгивая ногой. Ее присутствие успокаивало, хотя порой она превращалась в невыносимую гарпию и доводила его почти до белого каления. До вчерашнего дня они практически не разговаривали. Ксеня до такой степени разозлилась за то, что он только сейчас рассказал ей про Егора и Элину, что ему пришлось раз десять назвать себя дураком. Вначале она кричала, потом, в запале, с такой силой грохнула по столу ладонью, что кружка, стоявшая на краю, скатилась на пол подстреленным зайцем.

- Ты представляешь, чего я успела надумать?! – сверкая потемневшими глазами, никак не успокаивалась она. Волосы рассыпались по плечам, щеки пылали от гнева.

- Так не надо было надумывать! – гаркнул Женя, прежде чем успел сообразить, что позиция покаянного согласия оказалась бы куда более действенной. Однако после этих слов остановить разъяренную беременную женщину не смог бы даже дипломированный миротворец.

К вечеру Ксюша немного оттаяла и снизошла до сухого «спокойной ночи», правда в постели демонстративно отодвинулась и повернулась к нему спиной. Женя чувствовал за собой вину. Он попытался представить себя на месте жены и вынужден был признать, что она вполне имеет право на него сердиться. Первое, что сделал он на следующее утро - обнял ее и попросил прощения. Искренне и осмысленно.