— Не-а, — честно ответила Лойс, пережившая слишком суровый опыт, чтоб волноваться о такой мелочи, как открытые раны и вязкие лужи по полу. Уж тем более, когда им рассказывали о недавней нашумевшей гражданской войне — «Громогласной», и сколько крови враги церкви вытрясли из невинных детей, нервы закалились, как стальные трубы.
Даглас заметно занервничал, с наивной надеждой распахнув глаза так, что в них можно гнезда вить; он до панических припадков ненавидел кровь, и больше всего — операции внутри механизма, которые ему, хоть и с завидным мастерством, часто проводила подруга.
— Может не будем? — прохрипел мужчина, чувствуя, как его нервы ошалело дёргаются, словно кто-то нещадно оттягивает струны и со всей бесчеловечностью хлещет ими по мозгам.
— Извини, — развела руками Нона, подняв брови, мол, ничего не поделаешь, — иначе я тебя самолично убью.
Это показалось Дагласу всё же худшим исходом из возможных, и он смиренно закрыл глаза, такой невыразимо печальный, словно и правда умер в ужасных муках. Он знал, что с виду такая отстранённая и грубая женщина абсолютно не любитель шутить, профессия обязует, но доброта всё равно берёт своё.
За это он её и уважал. За холодной твердыней скрывалось чуткое тепло.
Нона натянула на руки тёмные кожаные перчатки и вооружилась скальпелем и коротким металлическим ухватом. Лойс заворажённо следила за её чёткими действиями, никогда раньше понятия не имевшая, как работают врачи. А Даглас страдал, но не подавал виду, хотя невероятно хотелось убежать в истерике.
— Если будет больно заткни рот подушкой, — медсестра уколола остриём ножика кожу на груди Дагласа и, когда упёрлась в ребро, начала медленно и ровно разрезать покров, добираясь до металлических костей. Даглас мужественно свёл брови, хотя они и немного подрагивали, а по виску струились крупные капли пота. Сдерживать порывы болезненного крика ему помогало только то, что рядом, истомлённая выжидательным напряжением, сидела Лойс, и печник больше всего боялся, что она в который раз станет переживать за него.
Нона наклонила голову, прищурилась, разглядывая погнутый цилиндр под рёбрами, который едва дрожал, изображая бурную деятельность. Из днища, толкающего воздух, торчало искорёженное сломанное бревно.
— Зачем ты пихаешь в себя всякую дрянь? — врач крепко схватила зажимом бревно и, расшатав, вытащила из механизма, после чего по-хозяйски открыла дверцу печки на животе Дагласа и положила туда конец ухвата. Несмотря на всё гадкое возмущение и парализующую злость, женщина уже давно поняла, что лекарства от бреда, приходящего иной раз в голову её другу, лекарства нет.
Даглас знал, что пояснять глупые идеи и защищаться от убийственного взгляда подруги у него получается до ужаса плохо, но он что есть мочи постарался, выдав скомканое и тихое от мерзкой неуверенности:
— Через поля до города добраться быстрее на колёсах…
— … быстрее по голове получить за такую дурость, — перебила демона Нона и, вытащив бревно из второго его цилиндра, раскалённым до зловонной копоти и белого света ухватом взялась за первый и вправила его, подождав, пока стенки нагреются. Приходилось подлезать инструментами сквозь кости и горячее до тёмного пара мясо, что портило всю точность работы и немало мешало.
Даглас наконец смог вдохнуть полной грудью, и его пламя весело подскочило и затрещало, кусая свежий воздух. Никогда ещё мужчина не ощущал столько восторженного удовольствия от дыхания, сколько сейчас.
Лойс, тревожно прикорнувшая в углу кровати недвижимо, словно зашуганная мышь в уголке, расслабила уже сведённые губительной судорогой плечи. Она и не сомневалась в волшебных способностях Ноны, но теперь её металлический гигант вне опасности, что радовало ещё сильнее, как если бы он и правда лежал при смерти без шанса на выздоровление.
Нона свела вместе края надреза и прочно сшила их нитью, сложила использованные инструменты и перчатки на поддон и подняла чемодан.
— Я за градусником.
Напоследок она оглянулась и, в качестве дюжей поддержки, улыбнулась, хотя это выглядело так, будто она сурово пожала губы.
Когда дверь за женщиной с щелчком заперлась, Лойс переползла на стул около Дагласа и в невинном чувстве привязанности положила свою ладонь ему на руку, прикрывающую шов. Девочка впервые касалась его голой кожи, она источала жар, словно облитая кипятком, и напоминала грубую чешуйчатую шкуру ящерицы, хотя с виду так и не скажешь.
— Ты как, хорошо?
— Да, — Даглас повернул к ней голову, устало прикрыв глаза, и мягко улыбнулся. Это выражение постепенно начало казаться Лойс не глупым, а довольно милым.
Мир отвергал её, но теперь она перестала страшиться протянутых рук. Ведь они хотели не оттолкнуть её, а с любовью прижать к себе.
— Может ты перестанешь так себя вести? — по-привычке оскалившись в гримасе недовольства, обратилась к Дагласу потеряшка, обмозговывая в голове, когда же он всё-таки одумается.
— Как? — недоумённо поднял бровь печник, в ответ словив жёсткий, как наждачная бумага, осуждающий взгляд.