Пламя дьявола

— Мария — романтическая душа. Ты приехала со мной, и она сделала определенный… несколько преждевременный вывод о наших отношениях. — Он протянул руку вниз, с другой стороны ванны, и вытащил одну из своих тонких черных сигар, которая была наполовину выкурена.

— Вода стынет, — нетерпеливо промолвил он после небольшой паузы. — Предполагалось, что ты выльешь содержимое этого ведра мне в ванну. И прежде, чем ты начнешь возражать против голого тела, раздражающего тебя в любое время дня и ночи, могу сообщить, что я до пояса закрыт мыльной водой.

— Лучше мне оставить ведро здесь, — возразила Речел, — а ты сможешь сам его забрать.

Он вздохнул, выпуская облако дыма.

— Я не сделаю ничего подобного, chica[5]. Я крикну, чтобы пришла Мария, которая, несомненно, сейчас очень занята кипячением воды для твоей ванны и нашим ужином и которую поэтому не следовало бы беспокоить. И ей покажется странным, что ты не можешь оказать столь пустячную услугу своему мужчине.

Рэчел заколебалась. Она знала, какую реакцию вызовет возражение против того, что он назвал себя ее мужчиной. Кроме того, он, по всей вероятности, именно это дал понять Марии, и ее неудовольствие по поводу того, чтобы подлить в ванну немного горячей воды, только смутит эту добрую женщину.

Она неохотно подтащила к ванне ведро.

— Ты всегда куришь, когда моешься? — сухо спросила девушка, когда у нее запершило в горле от ядовитого дыма.

— Только, когда я один, — протянул он и язвительно ухмыльнулся, заметив, как щеки ее начали заливаться румянцем при этих словах.

— Но тебе не стоит пугаться. В этой ванне для меня одного едва хватает места. В ней вряд ли возможны те игры, о которых, как ты воображаешь, я думаю. Так что можешь вылить воду без всякого страха.

Она бы с удовольствием вылила эту воду ему на голову, но едва смогла поднять ведро до края ванны.

— Желаю, чтобы ты обварился, — мстительно заявила она, начав вливать воду в ванну.

— К счастью, Мария не столь кровожадна и у нее другое мнение обо мне. Тебе следует быть осторожнее в проявлении своей враждебности. Мария была моей нянькой, когда я был ребенком.

— Твоей нянькой? — Рэчел удивленно посмотрела на него и поставила ведро на пол. — А что у тебя мать умерла, когда ты был совсем маленьким?

— Она и сейчас жива, — возмущенно ответил он.

Рэчел протянула:

— Понимаю… — Но она ничего не понимала. Единственным объяснением, пришедшим ей в голову, было то, что он происходил из гораздо более богатой семьи, чем она раньше предполагала. Но, если это так, то почему он работал Ilanero, и почему он сейчас выступал в роли проводника? Все это выглядело совершенно нелогично. “Если только, — мрачно подумала она, — он не считается заблудшей овцой в семье, что и заставило его покинуть свой дом”.

— Раз уж ты собралась здесь оставаться, — с прохладцей заметил он, — тогда можешь сделать полезное дело — потереть мне спину.

— Да прежде я тебя в аду увижу! — С запылавшими щеками она поспешно отступила на шаг.

— Ну что ты за странный продукт этого расхлябанного века. — Он очень спокойно и раскованно откинулся назад, оценивающе разглядывая девушку.

— Ничего особенно непристойного нет в том, чтобы помыть спину мужчине, — резко отвечала она. — Просто я не желаю услуживать тебе, вот и все.

— А, понимаю, — он кивнул, соглашаясь. — Значит эта услуга входит в перечень запрещенных для свободной женщины.

— Ты просто смешон, — оборвала его Рэчел.

— Наоборот, chica, это ты смешна. — Он протянул ей намыленную мочалку.

— Помой мне спину, Ракиль, рог favor[6]. Я сделаю для тебя то же самое, когда придет твоя очередь, — насмешливо добавил он.

— Ну, уж нет! — Она помолчала. — Ну, хорошо, сеньор. Я помою вам спину при одном условии: вы останетесь вне этой комнаты, пока я буду мыться. Согласны?

Несколько мгновений он смотрел на нее, потом приподнял одно мокрое плечо, явно высказывая неодобрение.

— Ну, ладно, chica. Если это так важно для тебя, тогда я согласен.

Она набрала в грудь побольше воздуха, затем взяла у него мочалку и стала тереть ему спину. Под ее дрожащими от напряжения пальцами кожа у него на спине была влажной и прохладной, а когда он чуть шевельнулся, мускулы под шелковистой кожей показались ей стальными. Она почувствовала слабость и головокружение, ноги у нее начали дрожать, во рту пересохло. В нем тоже чувствовалось нервное напряжение — она ощущала его кончиками пальцев. Было совершенно необходимо как-то разрушить это молчаливое очарование, казалось, захватившее их обоих в плен. Необходимо было сделать это немедленно, пока она не совершила что-либо совершенно безумное, например, не обхватила руками его шею и не коснулась его кожи губами.

Ее выручил шрам — длинный неровный шрам, тянувшийся наискось между его лопатками.

Решившись наконец прервать молчание, разрывая сеть тишины и тем спасая себя, Речел сказала:

— Ого! Вот это была рана! Когда это случилось?

— В то время, когда я был в Лляносе. Мы разводили бычков для арены, а не только на мясо. И один из них решил испытать свои рога на мне.

— Он мог убить тебя!

Витас пожал плечами.