Пламя его души

тем как действительность предметов наших внутренних чувств (меня самого и моих

состояний) непосредственно очевидна благодаря сознанию. Внешние предметы могли

оказаться лишь видимостью, тогда как предметы внутреннего чувства, по их мнению, неоспоримо суть нечто действительное. Однако они упустили из виду, что и те и другие

предметы, хотя и нельзя оспаривать их действительность как представлений, тем не менее

суть лишь явление, а явление всегда имеет две стороны -одну, когда объект

рассматривается сам по себе (независимо от способа, каким он созерцается, и именно

потому свойства его всегда остаются проблематичными), и другую, когда принимается во

внимание форма созерцания предмета, которую, хотя она действительно и необходимо

присуща явлению предмета, следует искать не в предмете самом по себе, а в субъекте, которому предмет является.

Таким образом, пространство и время суть два источника познания, из которых можно a priori почерпнуть различные синтетические знания; блестящим примером этого служит

чистая математика, когда дело касается знания о пространстве и его отношениях.

Пространство и время, вместе взятые, суть чистые формы всякого чувственного

созерцания, и именно благодаря этому возможны априорные синтетические положения.

Однако эти источники априорного познания как раз благодаря этому обстоятельству

(благодаря тому, что они лишь условия чувственности) определяют свои границы, а именно

касаются предметов, лишь поскольку они рассматриваются как явления, а не показывают, каковы вещи сами по себе. Только явления суть сфера приложения понятий пространства и

времени, а за их пределами невозможно объективное применение указанных понятий.

Впрочем, достоверность опытного знания вполне обеспечивается этого рода реальностью

пространства и времени: мы уверены в опытном знании совершенно одинаково -

независимо от того, присущи ли эти формы вещам самим по себе или необходимым образом

только нашему созерцанию этих вещей. Наоборот, те, кто признает абсолютную реальность

пространства и времени, вес равно, считают ли они их субстанциями или только

свойствами, неизбежно расходятся с принципами самого опыта. В самом деле, если они

придерживаются первого взгляда (к нему обычно склоняются представители

математического естествознания), то они должны признать наличие двух вечных и

бесконечных, обладающих самостоятельным бытием нелепостей (Undinge), пространства и

времени, которые существуют (не будучи, однако, чем-то действительным) только для того, чтобы охватывать собой все действительное. Если же они придерживаются второго взгляда

(как некоторые естествоиспытатели-метафизики) и смотрят на пространство и время как на

отвлеченные от опыта, хотя и смутно представляемые в этом отвлечении, отношения

(сосуществования или последовательности) между явлениями, то они вынуждены отрицать

значимость или по крайней мере аподиктическую достоверность априорных

математических учений в отношении действительных вещей (например, в пространстве), так как эта достоверность не может быть достигнута a posteriori и так как, согласно этому

унию, априорные понятия о пространстве и времени суть продукт воображения, источник

которого действительно следует искать в опыте, а из отношений опыта путем отвлечения

их воображения создало нечто содержащее, правда, то, что обще этим отношениям, но не

могущее существовать без ограничений, налагаемых на них природой. Сторонники первого

мнения выигрывают в том отношении, что делают сферу явлений свободной для

математических положений, однако именно вследствие этого они запутываются, когда

рассудок хочет выйти за эту сферу. Сторонники второго мнения выигрывают в том

отношении, что представления о пространстве и времени не препятствуют им, когда они

хотят судить о предметах не как о явлениях, а лишь в отношении к рассудку; зато они не

могут указать основания возможности априорных математических знаний (так как у них

нет истинного и объективно значимого априорного созерцания) и не могут привести законы

опыта в необходимое согласие с априорными математическими положениями. Наша

теория, указывающая истинные свойства этих двух первоначальных форм чувственности, свободна от затруднений обоего рода.

Трансцендентальная эстетика заключает в себе в конце концов не более чем эти два

элемента, а именно пространство и время. Это ясно из того, что вес другие относящиеся к

чувственности понятия, даже понятие движения, соединяющее в себе и пространство, и

время, предполагают нечто эмпирическое. Движение предполагает восприятие чего-то

движущегося. Но в пространстве, рассматриваемом самом по себе, нет ничего

движущегося; поэтому движущееся должно быть чем-то таким, что обнаруживается в

пространстве только опытом, стало быть, представляет собой эмпирическое данное. Точно