Пламя и кровь

Все эти сплетни исправно доходили до короля. Порой их нашептывал Эйегону сам Гриб, которому, по его собственному признанию, хорошо за это платили. После смерти Джейегеры шут часто составлял компанию королю; сам Эйегон шуткам карлика не смеялся, но звал его, чтобы повеселить Гейемона. В своих заметках Гриб говорит, что Тессарио Большой Палец предоставил ему выбирать между сталью и серебром, «а я, к стыду своему, попросил его убрать кинжал в ножны и ухватился обеими руками за пухлый кошель».

Свою тайную войну за сердце юного короля Анвин Пек, если верить слухам, вел не только с помощью слов. Тишару Ланнистер застали в постели с конюхом; девушка клялась, что парень потихоньку, без ее ведома, влез в окно спальни, но великий мейстер осмотрел ее и нашел, что девственная плева нарушена. Люсинду Пенроз, когда она охотилась с соколом близ своего замка, схватили разбойники; сокола убили, коня увели, ей самой изуродовали лицо. Хорошенькая восьмилетняя Фалена Стокворт, игравшая порой в куклы с маленькой королевой, сломала ногу, упав с витой лестницы. Леди Баклер и две ее дочери утонули: лодка, перевозившая их через Черноводную, дала течь. Одни говорили о «проклятии Девичьего Дня», другие же, поумнее, видели в этом работу чьих-то невидимых рук и помалкивали.

Отчего бы, впрочем, ни произошли все эти несчастья, по вине людей лорда Пека или по чистой случайности, в конце концов оказалось не столь уж важно. Все знали, что другого такого бала (а их в самом деле не видели со времен Визериса) не будет. Королевы любви и красоты, выбранные рыцарями на турнирах, царствуют лишь одну ночь, та же, кого выберет король Эйегон, будет править вместе с ним всю свою жизнь. Благородные семьи съезжались в Королевскую Гавань со всего Вестероса. Лорд Пек, чтобы как-то ограничить число гостей, объявил, что на бал допускаются лишь девицы моложе тридцати лет, но в назначенный день их явилось в Красный Замок более тысячи. Некоторые даже из-за моря приехали. Принц Пентоса прислал дочь, архон Тирошийский – сестру; благородные мирийки приплыли благополучно, но волантинок, увы, похитили корсары с островов Василиска.

«Каждая из них, в шелках и драгоценностях, казалась прелестней другой, – повествует Гриб, – можно было ослепнуть, когда они входили в тронный чертог. Трудно вообразить картину красивее этой, разве если бы все они явились нагими». Одна, между прочим, так и сделала: Мирмадора Хаэн, дочь лиссенийского магистра, пришла в прозрачном платье из бледно-зеленого шелка в цвет ее глаз; под ним виднелась узенькая набедренная повязка из драгоценных камней и более ничего. Это поразило весь двор, но королевские гвардейцы не допустили ее, отправив переодеться.

Девушки, несомненно, грезили, как будут танцевать с королем и очаруют его остроумной беседой за чашей вина. Но ни танцев, ни вина, ни бесед, будь они остроумными или скучными, не последовало: бал не был балом в настоящем смысле этого слова. Король Эйегон восседал на Железном Троне, весь в черном, в золотой короне и с золотой цепью на шее, а девы проходили вереницей мимо него. Герольд объявлял имя и дом каждой, девица делала реверанс, король кивал, и наступала очередь следующей. «Когда представляли десятую, король, без сомнения, уже забывал пять первых, – говорит Гриб. – Отцы вполне могли еще раз поставить их в очередь, и некоторые ухитрялись-таки это проделать».

Те, что посмелее, говорили что-нибудь королю с тем, чтобы он лучше запомнил их. Эллин Баратеон спросила, нравится ли ему ее платье (после ее сестра уверяла, что вопрос касался груди, а не платья, но это неправда). Алисса Ройс сказала, что ехала к нему из самого Рунстона. Патриция Редвин, прибывшая из Бора, перещеголяла ее, сказав, что по дороге на них трижды нападали разбойники. «Одного я сразила стрелой прямо в зад», – похвалилась она. Леди Анья Везервакс, семи лет, поведала, что ее лошадку зовут Цокотушка; а его величество любит свою лошадку? «У его величества сто коней», – нетерпеливо бросил лорд Анвин. Другие делали комплименты наряду, замку и городу короля. «Если отошлете меня назад, ваше величество, дайте уж и еды на дорогу, – попросила северянка Барба Болтон из Дредфорта. – У нас всюду голод и снег по колено».

Самой смелой показала себя дорнийка – Мория Кворгил из Песчаника. Сделав свой реверанс, она молвила: «Быть может, ваше величество спустится и поцелует меня?» Эйегон не ответил ей, как не отвечал и другим; он просто кивал в знак того, что все слышит, а затем Королевская Гвардия провожала девицу к выходу.

Музыку, звучавшую всю ночь, заглушали шаги, голоса, а порой и всхлипы. Тронный зал Красного Замка уступает величиной лишь великому чертогу Черного Харрена, но родители, братья, домашняя стража и слуги каждой из тысячи девиц наполняли его до отказа, и духота там стояла неимоверная, хотя снаружи дул зимний ветер. Герольд, выкликавший девичьи имена, охрип, и его пришлось заменить. Четыре девицы, дюжина матушек, несколько отцов и один септон лишились чувств, а один тучный лорд упал мертвым.