Пламя и кровь

«Я не сплю уже три ночи со смерти принцессы, – пишет он, – и не знаю, смогу ли уснуть в дальнейшем. Я всегда верил в милосердие Матери и справедливость Отца, но нет ни милосердия, ни справедливости в том, что приключилось с этим несчастным ребенком. Как могут боги быть столь слепы или столь равнодушны, что допускают подобное? Или во вселенной есть и другие боги, о которых говорят нам жрецы красного Рглора? Злые боги, которым наши короли и наши Семеро все равно что мухи?

Не знаю и не хочу знать. Если это делает меня невером, быть по сему. Мы с великим мейстером сговорились не рассказывать никому о том, что видели у него в покоях: ни королю, ни королеве, ни матери усопшей девочки, ни даже архимейстерам Цитадели. Но память не дает мне покоя, и я хочу записать всё здесь. Быть может, к тому времени, когда это найдут и прочтут, люди будут лучше понимать природу такого зла.

Мы сказали всем, что Эйерея умерла от горячки. Так оно и есть, но такой горячки я еще не видывал и надеюсь впредь не увидеть. Девочка сгорала заживо. Когда я положил ей руку на лоб, мне показалось, что меня облили кипящим маслом. От нее остались кожа да кости, но мы видели также и опухоли, как будто… Нет, не «как будто»: я пишу о том, что видел собственными глазами. В ней вздувалось и опадало нечто живое, искавшее выхода. Это причиняло несчастной такую боль, что даже маковое молоко помогало плохо. Мы сказали королю, что Эйерея ни слова не вымолвила, и скажем то же самое ее матери, но это неправда. Я молюсь о том, чтобы поскорей забыть о том, что шептали мне ее растрескавшиеся в кровь губы. Забыть, как молила она о смерти.

Всё врачебное искусство было бессильно против этой горячки, если можно назвать столь обычным именем ужас, который мы видели. Кожа больной потемнела и стала трескаться, напоминая, да помогут мне Семеро, поджаристую свиную корочку. Дым повалил изо рта, носа и нижних губ, да простится мне сия непристойность. Девочка к тому времени замолчала, но нечто внутри нее продолжало двигаться. Глаза спеклись и лопнули, как два яйца, которые слишком долго варились.

Я думал, что страшнее этого ничего быть не может, но худшее ждало меня впереди. Мы с великим мейстером погрузили бедное дитя в ванну со льдом. Думаю, от этого у нее сразу остановилось сердце… и хорошо, если так, ибо то, что было внутри, теперь полезло наружу.

Эти твари… смилуйся, Матерь… я не знаю, как описать их. Черви с лицами, змеи с руками… слизистая гнусь, которая извивалась и копошилась, вырываясь из ее тела. Некоторые всего с мизинец, но одна была в руку длиной. А звуки, которые они издавали, спаси меня Воин!

Все они, однако, издохли. Я все время напоминаю себе об этом. Порождению огня во льду пришлось худо. Они бились в ледяной воде и подыхали у меня на глазах, хвала Семерым. Не беру на себя смелость дать какое-то название этому ужасу».

На этом кончается первая часть повествования, но несколько дней спустя Барт записывает:

«Принцесса Эйерея ушла от нас, но люди о ней не забыли. В септах молятся о ее невинной душе, за стенами септ задают одни и те же вопросы. Где больше года пропадала принцесса? Что ее привело домой? Не Балерион ли был тем чудовищем, что охотилось в Бархатных холмах Андалоса? Не он ли зажег большой пожар в Спорных Землях? Не он ли, долетев до самого Астапора, стал тем самым драконом в бойцовой яме? Отвечаю: нет, нет и нет. Это чистейший вздор.

Но если даже оставить в стороне эти сказки, тайна все равно остается. Куда отправилась принцесса после отлета с Драконьего Камня? Королева Рейена думала, что ее целью был Красный Замок, – девочка не скрывала, что скучает по придворной жизни, – но там Эйереи не оказалось. Вслед за этим Рейена искала дочь на Светлом острове и в Староместе, что имело свой смысл, но и там ее не было. Никто во всем Вестеросе не видел ее. Многие, включая королеву Алисанну и меня самого, полагали, что Эйерея улетела не на запад, а на восток, и ее следует искать в Эссосе. Ее величество была особенно уверена в том, что девочка замыслила сбежать от матери в Вольные Города. Но шпионы Рего Драза не нашли никаких следов и за Узким морем. Отчего так?

Не имея никаких доказательств, я все же могу дать ответ. Эйерее в день побега не исполнилось еще и тринадцати, и на драконах она пока не летала, но выбрала почему-то Балериона, а не одного из молодых и более послушных зверей. Быть может, девочка, которая постоянно ссорилась с матерью, просто хотела, чтобы ее дракон был больше и страшнее, чем Огненная Мечта Рейены. Быть может, ею руководило также желание укротить зверя, убившего ее отца и отцова дракона над Божьим Оком; но отца своего Эйерея не знала, и нам неизвестно, какие чувства она питала к нему. По той или иной причине выбор был сделан.