Пламя свастики (Проект «Аугсбург»)

— Меня на родине предали и продали. Но ведь земля в этом не виновата. В России совсем особенные закаты. Ты бы знала, как это хорошо — наш родной закат! И чтобы лес, и поле, и река! И никого рядом.

— Совсем никого? У тебя там остался кто-то, кроме родителей?

— Я сирота. И все «кто-то», что были… В общем, их для меня больше нет. Я никогда их не увижу. Даже если выживу.

— Не надо так мрачно, Вик, пожалуйста.

— Я никогда не смогу вернуться домой, милая, а они не покинут Россию. Моя родина выпала из нормальной жизни. Но и здесь сейчас не лучше, Клер… Господи, как я не хочу больше ни в чем участвовать!

— Ты нам очень помог.

— Помог. И придется помогать еще. Но хоть бы не убивать больше! Хоть бы не убивать, дьяволы возьми эту войну! Ты знаешь, в детстве я боялся случайно причинить кому-то боль. Серьезно, такой вот странный страх. Я ненавижу причинять боль, Клери. Я ненавижу все, что причиняет боль!

— Я очень тебя понимаю… — она погладила его по плечу, чувствуя ладонью, как напряглись мускулы. Потом прижалась кудрявой головой к его спине. Виктор не обернулся. Он словно ничего не ощущал, подняв лицо к небу. Клери показалось, что он плачет, но он обернулся, и она поняла, что ошиблась. Глаза его были закрыты.

— И теперь у меня десятки мертвых за спиной. Знаешь, у человека легко ломается шея. Только громко хрустнет. Это проще всего. Меня там хорошо выучили, дома…

— Вик, не надо. Ты меня пугаешь.

— Тебя? Тебе-то я не причиню вреда никогда. Успокойся.

— Да разве я об этом! Вик, Вик…

Сумерки опускались на Арнхейм. Островерхие черепичные крыши прояснились на фоне оранжевой полоски, но и она истлела тихо и скоро. Остался только отсвет в облаках на западе. На плацу перед эсэсовскими казармами залаяла овчарка.

Девушка легко поднялась с земли, оглядела темный шуршащий сад. Знакомые кипарисы чем-то встревожили ее.

— С тобой завтра хочет встретиться один человек. Он говорил, это очень важно. Прости, я снова втягиваю тебя…

— Я же сказал: не винись. Я все еще солдат.

— Хорошо.

— Клери!..

Она обернулась на пороге. Неизвестно, зачем, но ей очень хотелось бы сейчас узнать его мысли. Он стоял, руки в карманах, здоровенный, плечистый, и лица уже не было видно в сумраке.

— Клери, я даже не знаю, когда я перестану им быть. Если вообще перестану.

Глава 6

— Но смелым сопутствует удача, —может быть, нас еще ждет успех.Р. Хаггард

У «Москито» заканчивалась пленка.

Сии птенцы гнезда «Де Хэвилленд»[5] единственные из британских самолетов могли до середины войны летать над вражеской территорией днем без прикрытия истребителей. Деревянная двухмоторная машина без вооружения вызвала когда-то настоящий шок у бравых английских военных, породив прозвище «Мечта термита».

Разведчик сверху был окрашен оливковыми и серо-голубыми пятнами, снизу в цвет «утиных яиц» и теперь почти сливался с пейзажем. В низких облаках его покачивали с крыла на крыло порывы предгрозового ветра, и капли усеивали сине — красные круги на плоскостях, но тотчас же их уносило воздушным потоком. Осталась последняя кассета.

— Ну, домой, «Мосси»[6]? — Командир без особой приязни оглядел затянутые серою хмарью небеса. Погода портилась все сильнее.

— Вон, поглядим на ту долинку. Кажется, я видел какие-то строения. На карте там что-нибудь есть?

— Мы еще не снимали тот район. Думаешь, наци устроили кемпинг?

«Мосси» нырнул ниже, мерно рокоча двигателями. Двое в кабине не знали о полученном внизу приказе — ни в коем случае не демаскировать себя. Зенитчики тихонько сквернословили у орудий, но стволы молчали. Пройдя над долиной, фоторазведчик отщелкал остатки пленок и повернул домой, в Англию.

— А ведь там — замаскированная полоса, Дик!

— Еще один аэродром подскока[7]?

— Да не похоже. Ни одного самолета не видел.

— Может, только построили. Или уже бросили.

— Может и так.

Но пристальный взор фотоаппаратов смог различить больше, чем усталые глаза летчиков.

— Отправьте кого-нибудь на объект. Хоть какая-то информация нужна. Может быть, это то, о чем они так орут на весь мир.

— Сэр, мы пока не можем забросить новых агентов туда.

— В чем дело?

— Вот уже месяц, как меры безопасности у немцев усилены по неясной причине. Боюсь, что пока внедрение невозможно — все прибывшие в район берутся на подозрение. Слишком рискованно.

— Есть у вас там законсервированные агенты? Чтобы подходящего профиля?

— Можно поискать, сэр.

Шелест бумаги, запах сигарного дыма. Кто-то закашлялся.

— Есть R325/16, сэр. Вы его помните, Уэйн.

— А-а! Хороший парнишка. Из коммандос! Годится, я думаю…

Почему-то в то утро Виктору не спалось. Он проворочался до шести часов, потом встал, напился в ванной из-под медного крана. Взял из угла дряхлую, неизвестно кем забытую гитару. Уставился в пустоту неживыми глазами. Тихо, мягко рука коснулась струн (с басов возле грифа почти полностью отвалилась проволочная оплетка), и еле слышно он даже не запел, зашептал.