Планета «Юлия Друнина», или История одного самоубийства

…Школьным вечером,Хмурым летом,Бросив книги и карандаш,Встала девочка с парты этойИ шагнула в сырой блиндаж.

После тяжелого ранения — осколок едва не перерезал сонную артерию, прошел в двух миллиметрах от нее — снова ушла на фронт добровольцем. Под обстрелы. В холод и грязь[1]…

Мы были студентами второго курса, когда у нас родилась дочь Лена. Ютились в маленькой комнатке, в общей квартире, жили сверхбедно, впроголодь. Приходилось продавать одну карточку, чтобы выкупить продукты на остальные, хотя и на них получали не очень густо. А дочка, тяжело переболев в первые месяцы, нормально росла, отличаясь отменным аппетитом. Случалось, что она прибегала на кухню и, если там находилась плошка с варевом, предназначенным для соседской кошки, мгновенно расправлялась с ним…

Читала Юля много, но бессистемно. А к занятиям в институте относилась с большой прохладцей, как и я, хотя суть многих лекций схватывала на лету.

Помню, на этой почве у нас было немало забавных случаев.

Как-то, готовясь к экзамену по языкознанию, мы решили повторить пройденное втроем: она, Аркадий Рывкин и я.

Зачитал нам Аркадий несколько ответов на вопросы, вошедшие в экзаменационные билеты, хотел двинуться дальше, а Юля говорит:

— Вы как хотите, а я пойду спать!

И пошла на диван.

Кстати, ее постоянно мучила бессонница. Она трудно засыпала…

Через полчаса занятий и я не вынес этого мучения — отправился спать. Аркадий один сидел над учебником еще три часа. На следующий день результаты экзамены были такими: Юля получила пятерку, я — тройку, Аркадий — двойку.

После экзамена он заявил:

— Больше я готовиться не буду!..

Не менее занятный случай произошел с нами, когда мы сдавали экзамен по древнегреческой литературе.

Мы одновременно взяли экзаменационные билеты и сели рядом за стол. Познакомились с вопросами, и оказалось, что ответить на них нам будет весьма трудно. Но у нас были спасительные шпаргалки. Только мы обратились к ним, началось полное солнечное затмение. Шпаргалки были написаны мельчайшим убористым почерком, и мы никак не могли прочитать их.

Экзаменовавший нас замечательный знаток древнегреческой литературы профессор Сергей Иванович Радциг обратился к Юле:

— Товарищ Друнина, вы готовы отвечать?

— Нет, мне еще надо несколько минут для подготовки.

— А вы, товарищ Старшинов, готовы?..

Я тоже ответил отрицательно.

Так мы и просидели несколько бесконечных минут, пока не появилось солнце…

Все трудности военной и послевоенной жизни Юля переносила стоически — я не услышал от нее ни одного упрека, ни одной жалобы. А ходила она по-прежнему в той же потертой шинели, в гимнастерке и сапогах еще несколько лет…

В быту Юля была, как, впрочем, и многие поэтессы, довольно неорганизованной. Хозяйством заниматься не любила. Хотя могла очень неплохо приготовить обед, если было из чего.

По редакциям не ходила, даже не знала, где многие из них находятся и кто в них заведует поэзией. Лишь иногда, услышав, что я или кто-то из студентов собирается пойти в какой-нибудь журнал, просила: «Слушай, занеси заодно и мои стихи…»

А между тем ее фронтовые стихи, прочитанные на литературном объединении при издательстве «Молодая гвардия», которым руководил прекрасный поэт и человек Дмитрий Кедрин, а потом и появившиеся в журнале «Знамя», произвели сильное впечатление в конце войны и сразу после ее завершения.

Мы все знали ее «Зинку», постоянно цитировались ставшие сразу знаменитыми ее строки:

Я только раз видала рукопашный.Раз — наяву и — сотни раз во сне.

Или о ее девчатах, «похожих на парней», идущих по войне…

Помню, в 1945 году были мы у Николая Семеновича Тихонова, тогдашнего председателя Союза писателей СССР, и как высоко оценил он их. Особенно отметил «Штрафной батальон» (стихотворение это первоначально называлось «Штрафбат»):

Дышит в лицо   молдаванский вечер

Хмелем осенних трав.Дробно,   как будто цыганские плечи,Гибкий дрожит состав.Мечется степь —   узорный,Желто-зеленый плат.Пляшут,   поют платформы,Пляшет,   поет штрафбат.Бледный майор

   расправляет плечи:— Хлопцы,   пропьемСвой последний вечер! —Вечер.   Дорожный щемящий вечер.Глух паровозный крик.Красное небо летит навстречу —Поезд идет   в тупик…

Правда, он сказал: «Их сейчас, конечно, не напечатают!» И действительно, они впервые были опубликованы лишь десять лет спустя…

Очень высокую оценку получили стихи Юли и на Первом Всесоюзном совещании молодых писателей в 1947 году. Не только его участники, но и руководители семинаров отмечали прочувствованность ее лирики, точность, лаконичность, умение афористично выразить мысль.