Читаем Планета «Юлия Друнина», или История одного самоубийства полностью

Перечитывая ее стихи сегодня, особенно военные, полвека спустя после их написания, видишь, что добрый десяток стихов выдержал испытание временем — они по-прежнему волнуют, запоминаются:

Это в первую очередь — «Качается рожь несжатая», «Я только раз видала рукопашный», «Целовались, плакали и пели», «Зинка», «Штрафной батальон», «Не знаю, где я нежности училась». Они украсят любую военную антологию. Их можно отнести к высшим достижениям нашей военной поэзии.

А стихи о любви, о природе, о дочери — лиричны, конкретны, любимы читателями.

Совсем недавно зашел я в издательство, где проработал двадцать лет. Поздоровался с дежурившей на вахте женщиной, которую знаю почти столько же лет. А она говорит:

— Николай Константинович, не знаю даже, как вас и наказать?!

— За что?

— А что ж вы столько лет не могли сказать мне, что Друнина была вашей женой?

— А почему я всем должен говорить об этом?

— Ну не обязательно всем, но мне-то надо было сказать. Ведь я так люблю ее стихи!.. Она самая любимая моя поэтесса!..

Я знаю множество врачей, актеров, художников, музыкантов, научных работников, которые обожают ее стихи…

На Съезде народных депутатов после объявления перерыва М. С. Горбачев направился к Юле, которая стояла рядом с журналистом Г. Боровиком. Юля мне рассказала:

— Я думала, что он идет к Боровику, и посторонилась. А он подошел ко мне и сказал, что знает и любит мои стихи. Тут же ко мне и все члены Политбюро обратились, конечно, — сказала она не без иронии…

Министр вооруженных сил Язов цитировал ее стихи в своих выступлениях и не раз беседовал с ней.

И опять я вспоминаю пожилую почтальоншу из Твери, которая дотошно допрашивала меня, стараясь узнать все, что мне известно о Юле. Потому что зачитывалась ее стихами…

Таков круг ее читателей…

С последних дней войны до последних своих дней Юля не могла оторваться от нее, отдалиться, забыть. И в стихах, даже пейзажных или любовных, то и дело возникали у нее многие подробности военных дней. Над ней поэтому нередко и подшучивали: мол, вот написала стихи о сосновом боре, а все равно в нем оказались неожиданно сапоги или обмотки…

Ю. Друнина


Ее постоянно тянуло в те места, где довелось протопать в солдатских сапогах по заснеженным и разбитым дорогам с санитарной сумкой, испытать все тяготы, которые выпали на долю пехоты, под обстрелом перевязывать раненых, отправлять их в санбат. Однако нам, безденежным и полуголодным, было не до поездок.

Но вот в 1952 году ей дали от журнала «Сельская молодежь» командировку в Белоруссию, в село Озаричи, в освобождении которого она принимала участие. Оказалось, что в этом селе живет и работает в школе заслуженный учитель, орденоносец, о котором журнал хотел бы опубликовать очерк.

На поезде мы добрались до Мозыря, а потом на автобусе и до Озаричей. Вышли из автобуса. Рядом с остановкой — ларек с мороженым. А возле него бродит хлопчик лет семи. Посматривает на мороженое. Юля и спросила его:

— Мальчик, ты, наверно, мороженого хочешь? Тебе дать денег на него?

А он с достоинством:

— У меня свои есть!

Как это нам понравилось!..

В это время к ларьку подошел седенький худой старичок, хотел увести хлопчика, взял его за руку, а потом обратился к нам:

— Вижу, вы приезжие будете. Что вам нужно?

— Мы хотим в гостиницу устроиться — есть тут у вас она?

— Есть, есть, вон там, на другом конце села. Пройдете до конца по главной улице, а потом свернете налево… А лучше я сам вас доведу, а то еще заблудитесь…

И как мы его ни благодарили, ни отказывались от его помощи, он настоял на своем — доведу, и все!

В гостинице, в чистенькой просторной избе, милая и сердечная девушка, дежурившая там, любезно и быстро устроила нас в хорошей комнатке. Юля сказала:

— Посмотри, как красиво ее русые косы оплетены вокруг головы. А какой симпатичный передничек — с белорусской вышивкой!..

Мы пошли в райисполком отметить командировку. По дороге нам встретился приземистый, плотный мужчина лет пятидесяти. На лацкане его пиджака сиял орден. Юля обратилась к нему:

— Вы не подскажете нам, где проживает директор школы Кирилл Сысоич?

Мужчина приосанился, лицо его приняло величественное выражение, он выпятил вперед грудь с орденом и заявил торжественно:

— Да это и есть я, Кирилл Сысоевич. Заслуженный учитель. Орденоносец!..

Мы договорились с ним встретиться. Но когда распрощались, Юля сказала резко:

— Нет, я к нему не пойду, он мне активно не нравится. И писать о нем я не буду!.. Ишь как выпячивает грудь с орденом и кичится званием. Неприятный тип!..

Она и действительно не пошла к нему, тем более что нам рассказали о нем очень некрасивые вещи. Оказалось, что он на пришкольном участке завел огромный сад, за которым ухаживали школьники, а по осени собирали яблоки и груши, которые Кирилл Сысоич потом продавал, а деньги брал себе…

Юля сказала:

— Если о нем и писать что-то, то лишь фельетон. Но я не хочу оскорблять эти святые для меня места… Вот мальчуган и дед мне понравились, да и девушка в гостинице — тоже. О них я и написала бы, да материала маловато…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное / Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное