Планета семи масок

Это была коллекция. Кто-то — или что-то? — собирал женские тела, как энтомолог, накалывающий бабочек на булавки, — и отдавался своему увлечению с редкой последовательностью. Корсон вспомнил одну из мелких стычек с урианами, в которой он участвовал, — им тогда пришлось драться в залах музея насекомых. На стендах под стеклом были выставлены не только земные бабочки, но и их аналоги с сотен других планет. Взрывы и выстрелы поднимали в воздух целые облака мертвых крылышек. Вокруг них витали тучи сухой пыльцы, проникавшей под маску и забивавшей легкие. В конце концов музей загорелся, и в вихрях дыма Корсон увидел рой бабочек, поднявшихся в свой последний полет.

Наверное, цвет волос и кожи был не единственным критерием. Цвет глаз, возможно, менялся по вертикали — но Корсон не мог забраться наверх и проверить это.

Может быть, мужчины находились в другом блоке этого гигантского здания? Или неведомого коллекционера интересовали только женщины? В таком случае он, несомненно, человек, с немыслимо извращенным сознанием, но — человек. Урианину, например, никогда не пришло бы в голову коллекционировать исключительно женские тела.

Корсон медленно побрел к выходу. И вдруг его осенило. Вот оно — единственно возможное объяснение! Он обнаружил гигантское хранилище пленников, вернее, пленниц. Где-то там, в неизвестном времени и пространстве, боги войны вели небывалые сражения и, как водится, не церемонились с побежденными. Они истребляли целые народы, сохраняя жизнь, по старому как мир обычаю, лишь самым красивым из женщин. Этим несчастным была уготована участь худшая, чем смерть. В буквальном смысле слова. Богам войны не нужны были живые рабыни. Слишком много хлопот — дать всем пропитание, кров и охрану. А сколько примеров знает история, когда пленницы убивали победителей! Боги войны поразмыслили над прошлым и сделали выводы. Они лишили свои жертвы разума. Когда щи хотелось, они по своей прихоти возвращали их к жизни, наделяя искусственной личностью, годной разве что для механизма. Эти женщины больше не способны на нежелательные поступки. Каждая из них стала роботом — разве что роботом с красивым и совершенным человеческим телом. Разума у них было даже меньше, чем у человекообразных обезьян. Но богам войны было на это наплевать. Они не ждали от женщин ни понимания, ни любви, ни привязанности. У Карсона мелькнула мысль, что эти боги были сумасшедшими. Или некрофилами.

Его передернуло от отвращения. Корсон пытался убедить себя, что земляне, воюя с Урией, не были такими подонками. Он порылся в памяти и вспомнил генерала, приказавшего ликвидировать несколько тысяч урианских заложников в первые же часы конфликта. Вспомнил, как другой генерал отплясывал на руинах догоравшего города. В этом городе жили люди, но они попытались на свой страх и риск договориться с урианами — и были наказаны. И еще Корсон у вспомнился Веран. Беглец из Эргистаэла не колеблясь пойдет на любую низость, если это даст ему шанс на вожделенную победу.

Корсон почувствовал, как в нем поднимается желание убивать. Он сжал кулаки и стиснул зубы так, что в глазах потемнело. Тело мучительно напряглось, сжалось, адреналин бушевал в крови. Затем ярость куда-то отхлынула, оставив только легкую дрожь. Неужели насилие всегда рождает новое насилие? Неужели этот окровавленный лик и есть истинное лицо человечества? Почему нас вечно преследуют призраки скорби и смерти? И суждено ли роду людскому освободиться от этого демона и стать — нет, не самим собой, ибо собой он был всегда — но чем-то иным и, может быть, чем-то большим?..

Диото… Утопия, возникшая на пепелище войны, мир, не знающий насилия, с единственным правительством на семь веков и вовсе не имеющий армии. Вот оно — другое лицо человечества, и его нужно защищать, но только не насилием… Но как помешать насилию, не применяя силы? Как вырвать человечество из порочного круга войн, каждая из которых ведется за правое дело?

Антонелла сидела на полу посреди прохода и тихо плакала. Все его раздражение растаяло, рухнуло, как отвалившаяся от крыши сосулька. Ведь она-то была человеком… Он бережно поднял ее и прижал к себе, заслоняя от страшной галереи мертвых женщин. Молча слушал, как она плачет, и молча был благодарен ей за это.

16

Корсону хотелось есть. Машинально он направился к двери, словно стоило выйти из здания — и проблема разрешится сама собой. Впрочем, одно решение существовало, но Корсон не осмеливался даже подумать о нем. Будь он один — другое дело. Солдаты на войне привычны ко всему: лучше есть то, что окажется под рукой, чем умереть с голоду. А если под рукой ничего нет — значит, надо что-то раздобыть. И скорее благодаря армейской выучке, чем природе, Корсон почувствовал, что его решимость слабеет. Он знал — рядом лежат огромные запасы протеина. Но как вынести ужас в глазах Антонеллы, если только решиться намекнуть ей, какой ценой они смогут продержаться некоторое время…

…И, может, очень долгое время…