Плата за жизнь. Мы с тобой одной крови

— Я единственный, кто не представился, — тихо сказал мужчина лет сорока, но совершенно седой. Он поправил массивные очки и продолжал: — Чертов Николай Андреевич.

— Ваше и наше здоровье, Николай Андреевич, — окая, сказал Александр Александрович, оглаживая бритую голову. — Я когда представлялся, назвал лишь имя-отчество, опустил фамилию. Тут девица стояла, а моя фамилия Файт, при моей русопятости требует объяснений. У меня прадед был Самуил Файт. Я на одну шестьдесят четвертую еврей. В школе меня «жидом» обзывали, я поклялся фамилию сменить. Когда повзрослел, задумался. Дед не сменил, отец не сменил, чего это я стану менять? Я мужик, как видите, русский, окаю не нарочно, отучиться не могу. Антисемитов не люблю. Полагаю, нелюбовь не от прадеда, а от образования.

Все снова выпили. Аблынин белоснежным платком протер губы, сказал:

— Делить людей по национальности может только кретин. Люди бывают умные и глупые, честные и подонки, а не черные и белые. — Он вновь наполнил рюмку. — Но принимать на работу, не учитывая национальность вообще, тоже глупо. Я очень настороженно беру на службу или приближаю к себе кавказцев. Я их не разделяю по национальности, сторонюсь.

— Разделяю. — Басов выпил. — Мы, русские, интернациональны, нас много, землю никто не мерил. Никакой начальник не возьмет на работу человека, при других равных условиях, только потому, что человек — русский. А грузин грузина, еврей еврея возьмет. У маленьких народов, у людей, чьи предки были разбросаны по нашему шарику, большая тяга друг к другу.

Обедали долго, из-за стола поднялись не разом, расходились по-английски.

Крячко поселил Харитонова на конспиративной квартире, оставил двух оперативников, сказал: «На улицу не отпускать, глаз не сводить, в уборную сопровождать, ночью попеременно дежурить», — и уехал к Орлову.

Генерал, сидя в своем кабинете, отвечал на телефонные звонки, принимал людей, не очень вникая, решал третьестепенные вопросы. Орлов ждал возвращения Станислава Крячко.

Полковник вошел, плотно прикрыл массивную дверь и, не обманываясь сдержанностью генерала, сказал:

— Все нормально.

Орлов откинулся в кресле, сцепил пальцы на животе, кивнул и закрыл глаза.

— Рассказывай.

Крячко доложил о происшедшем коротко, но достаточно подробно, в конце сказал:

— Голос у Льва Ивановича ровный и спокойный.

— У него всегда один и тот же голос. Однажды, когда очередной министр громыхал кулаком по столу и кричал, что отдаст Гурова под суд. Лева ответил, что суд будет позже, а графин с водой упадет сейчас.

— Да, Лев Иванович может. — Крячко даже за глаза никогда не называл друга по имени.

Орлов отлепился от спинки кресла, навалился на стол:

— Ты знаешь, где тонко?

Станислав понимал, ответа не ждут, молчал.

— Лева не знает ни границ территории, которую курирует группировка, ни споров с соседями.

— Так следовало с Харитоновым обсудить.

— Я Леве сказал, он воспротивился. И он по-своему прав. Пойми, Станислав, вопрос о территории и спорах с соседями возник после того, как было объявлено, что съезд назначен на двадцатое. Оставалось два дня. Начни Гуров обсуждать с Харитоновым, как, что и так далее, хитрый авторитет мог догадаться, что полковник собирается предпринять. Как он распорядится полученной информацией, неизвестно. Возможно, и предупредит шефа, мол, имею информацию, что менты собираются на съезд проникнуть.

— Так надо было его задержать… — Крячко замолчал, сообразив, что говорит глупость.

— Вот именно, говорить — рискованно, задерживать просто нельзя, ехать, не имея информации, тоже рискованно. Гуров решил, что наименьший риск — это ситуация, когда вопрос разрешает он сам. Я согласился.

— Да, налево пойдешь — плохо, направо — тоже нехорошо. — Крячко почесал за ухом. — Если за круглым столом начнется выяснение спорных вопросов, Гуров окажется на сковородке.

— Потому на съезде Лева, а не Крячко. Хотя ты говорил, что режиссеру больше понравился Станислав Крячко.

— Я никогда в жизни с Львом Ивановичем силой и талантом не мерился.

— Лжешь, в молодости мерился.

— Так в детстве в кроватке писался.

— Все. Закрыли вопрос. Сейчас ты найдешь полковника Сутеева, скажешь, мол, генерал просит заглянуть. Скажешь без нажима, между прочим.

Николай Михайлович Сутеев, полковник и старший оперуполномоченный, субтильного телосложения, сидел напротив Орлова и, теребя тесемочки папки, которую держал в руках, взволнованно говорил:

— Петр Николаевич, может, я и ошибся, а может, и нет…

Орлов жестом остановил Сутеева и снял трубку звякнувшего телефона.