Плата за жизнь. Мы с тобой одной крови

— Русскому человеку следует пить водку, а не этот проклятый виски, — сказал Гуров и пересел за другой столик.

Когда поддерживаемый местными охранниками Чертов проковылял к выходу, Гуров мило улыбнулся взволнованной официантке и сказал:

— Я не допил кофе с коньяком, будьте любезны. Гуров выпил кофе и рюмку коньяку, денег с него не взяли, он раскланялся и вышел на улицу. На крыльце он натянул теплую куртку, которую взял из номера заблаговременно, стоял, покуривая, привыкал к темноте. Освещена была лишь стоянка автомашин с будкой охранника и асфальтированная дорога, ведущая через бор к шоссе. Сыщик достал из кармана «вальтер», передернул затвор, опустил в наружный карман куртки, спустился по мраморным ступенькам, вошел в лес. Тьма кромешная; он постоял у дерева, подождал, пока не стал видеть несколько ближайших деревьев, обошел дубок, у которого стоял, достал радиотелефон, набрал номер. Крячко ответил мгновенно:

— Добрый вечер, шеф, слушаю вас.

— Добрый вечер, Станислав, — ответил Гуров. — У меня новостей практически нет. Пристал было один тип с непонятными вопросами. Какой-то рынок он поделить не может. Я ответил обтекаемо, ему не понравилось… Дело происходило в баре. Надоедливого мужика увели, мне пришлось сесть за другой стол, прежний почему-то развалился.

— Ты кончишь паясничать? — вскипел было Крячко, но тут же взял себя в руки. — Тридцать минут назад разговаривали с Ямщиковым — Ляльком. Он уже знает, что мент проник на съезд. Получил твое описание.

— Интересно, — сказал Гуров. — Кому вы сообщили?

— Кольке Сутееву.

— Тоже хорошо. Я учту. Дай трубочку Харитонову.

— Добрый вечер, как вы устроились? — произнес неуверенно Харитонов.

— Спасибо, вашими молитвами. Кто такой Смольный?

— Наш сосед.

— Какой рынок вы не можете поделить? Каковы ваши условия? С кем еще вы соседствуете, что делите?

Харитонов объяснял. Гуров напряженно слушал, клял себя за лопоухость. Такой опытный, битый, а магнитофон взять с собой не удосужился. Сейчас бы прижал магнитофон к трубке — и никаких забот.

— Достаточно, — прервал Харитонова Гуров, когда понял, что больше запомнить не может. — Передайте трубку соседу.

— Слушаю, — сказал Крячко. — Чуть было не забыл сказать. Харитонов не исключает возможность, что Лялек передаст полученную информацию другим авторитетам, соседям.

— С этого следовало начинать, Станислав, — сухо сказал Гуров и отключил аппарат.

В эфире велись переговоры:

— …Сорок пять лет… Рост сто восемьдесят, чуть выше… Подтянут, отлично сложен… Шатен, виски седые… Глаза голубые…

Глава 5

СЫЩИКИ И АВТОРИТЕТЫ (окончание)

Городские телефоны в пансионате были отключены, но местные работали, и утром участники съезда перезвонились, условились собраться в пятом номере в одиннадцать.

Завтракали все порознь, никто ни к кому не подсел, здоровались сдержанно, казалось, температура в баре понизилась до нуля.

Гуров все понял, переложил «вальтер» в наружный карман пиджака вместе с зажигалкой. Прием старый, как мир, однако везде срабатывает. Человек, даже предельно настороженный, привыкает, что собеседник достает из кармана зажигалку. Когда он опускает руку в карман, да еще разминает сигарету, то на его опущенную в карман руку никто не реагирует.

Когда все собрались в пятом номере, хозяин, Басов Игорь Николаевич, запер дверь, ключ положил на стол и сказал:

— По техническим причинам наше совещание прерывается. Как писал Николай Васильевич, у меня есть пренеприятнейшее известие. — Он оглядел собравшихся. — Среди нас мент.

— Я знаю, — сказал Чертов.

Наступила пауза, наконец кто-то произнес:

— Говорите, Игорь Николаевич.

— Сыщик высочайшего класса. Его истинная фамилия, имя и отчество значения не имеют. Его приметы: сорок пять лет, рост сто восемьдесят, чуть выше, фигура спортивная, шатен, глаза голубые.

Молчали, приглядывались друг к другу. Встал Валентин Сергеевич Кольцов, вышел на середину комнаты.

— Я тоже получил сообщение, что среди нас мент. Приметы те же. Я стою перед вами, вы имеете возможность приглядеться. Мой рост сто восемьдесят восемь. — Кольцов поднял ногу. — Каблуки отсутствуют. Насчет фигуры… — Он снял пиджак, обнажив вислые плечи и выпирающий животик. — Глаза голубые, таким мама родила. Можно сесть?

— Садитесь, Валентин Сергеевич, — сказал Басов, который руководил разборкой.

Кольцов сел. Поднялся сидевший рядом с ним Юрий Семенович Аблынин, вышел на середину, снял пиджак.

— Раз начали с голубоглазых, я тут. — Он повернулся. Присутствующие глянули с интересом, тут же его потеряли, начали переглядываться. Аблынин, как говорится, ростом не вышел. Он был не маленький, выше среднего роста, но на сто восемьдесят никак не тянул, да и брюшко, в общем, Аблынин не годился. Поднялся, вышел на середину Николай Андреевич Чертов. Ему и рта не дали открыть.

— Николай Андреевич, сядь, пожалуйста, — сказал Басов.

Чертов был просто мал, широкоплеч, походил на человека, которому заменили ноги и вместо положенных длинных присандалили чужие, короткие.

— И глаза у меня карие, — сказал он, возвращаясь на место.