Платина и шоколад (СИ)

Отец всегда говорил, что человек, добиваясь своей цели, становится выше на одну ступень. Драко же казалось, что он упал. Рухнул вниз, с пустым грохотом сбивая бока о стены.

Сегодня ночью ему приснилось, что Грейнджер умерла.

Это смешно. Но ему снилась её смерть. И он проснулся с колотящимся сердцем и ревущим отчаянием в груди. Сел на постели, обхватив голову руками, и раскачивался как чёртов псих, глядя в пустоту перед собой. Сдерживая желание вскочить и ворваться к ней в спальню, чтобы убедиться, что всё в порядке.

Но он сидел.

Пока из светло-серой дымки комнату не наполнил прохладный утренний свет. После чего Драко встал, умылся ледяной водой и вернулся в комнату, застыв у стола. Уперевшись в столешницу руками и глядя на открытую страницу дневника, где было обозначено имя.

Просто её имя. Без лишних слов, без лишних уточнений.

Мать написала имя той, на кого пал херов-выбор-херового-Миллера. А почему бы и нет.

“Гермиона Грейнджер”.

И несмотря на то, что Драко захлопнул чёртову тетрадку, бросив её в самый нижний ящик, эти буквы плыли перед глазами целый день.

Целый. Херов. День.

И мысли. Дурацкие, они не натягивались на голову. Бились о Малфоя, разбиваясь и возрождаясь, пока он тонул в этой беспомощности. В этой долбаной беспомощности.

Он думал о том, как Грейнджер может умереть. Думал со вчерашнего дня. Ненавидел каждую мысль и обсасывал её со всех сторон, полируя. До блеска.

Это абсурд.

И первым желанием было стереть Миллера с лица земли. Просто уничтожить. Его не станет. Не станет проблемы. Не будет больше ничего. Останется только понадеяться, что вместе с ним сдохнет и его блядский папаша.

Скажи ей.

Ты должен сказать. Для этого всё и делалось.

Ты собирался сказать, когда она спустилась. Собирался, пока вы шли в зал. Но он не мог.

У Драко язык забивался в задницу, когда он чувствовал Грейнджер рядом с собой.

Когда он сидел сегодня утром, качаясь из стороны в сторону, просто осознавая, что она спит в соседней спальне. Она. Живая. Спит в своей постели. А в его голове знание того, что она и её семья на прицеле у приспешников.

Нет.

Нет, он не скажет ей. Он ни черта ей не скажет.

Она умрёт от беспокойства. Она не сможет мыслить разумно. А мозги Грейнджер сейчас нужны даже больше, чем что-либо ещё. Если он скажет… это может оказаться правдой. Точнее, это станет правдой осознанной.

Это конец.

Конец, Драко. К этому вы и шли. Получилось даже слишком быстро. Но что теперь?

Господи, почему всё, даже то, чего ты ожидаешь, приходит так неожиданно? Когда ты разобран и не подготовлен. Когда ты знаешь, чего ждать. И невыносимо боишься этого ожидания.

Посмотри на неё.

Нет.

Немедленно, Драко. Подними свои грёбаные глаза и посмотри на неё, давай. Видишь? Это так просто.

Она улыбалась Уизелу, накладывая себе на тарелку варёные овощи.

Она улыбалась. И Малфой уже знал эту улыбку как свою собственную. Такую же редкую и слегка скованную.

Ты скажешь ей.

Конечно, я скажу. Но не сейчас. Потом, немного позже.

О чём она трещала в пятницу? Сообщить Дамблдору?

Нет.

Нет, он не скажет старику ни слова.

Потому что в тот же момент, как тот узнает обо всём, Нарцисса отправится в Визенгамот. А Драко обещал. Он пообещал защитить мать.

И в то же время, если продолжать держать всё в секрете, что-то может случиться с Грейнджер. Но Грейнджер он ничего не обещал, разве не так?

“… я рядом. Никто тебя не тронет, клянусь.”

Слова эхом отдались в сознании. На секунду сжали сердце. Было ли это на самом деле или просто отголосок давнего сна?

Слизеринец отвёл глаза, зарываясь лицом в ладони.

Это что, выбор? Только не говорите, что это херов выбор.

И между кем? Между грязнокровкой и матерью. Мерлин, Малфой. Ты совсемспятил. Разве всё не очевидно?

Выбирать между женщиной, которая воспитала тебя, в которой течёт твоя кровь, и девушкой, на которую у тебя почти безостановочно стоит. Которая начала вызывать в тебе чувство, плавящее и истекающее чем-то горячим, густым. Что тебе дороже, Драко? Давай, признайся себе.

Что. Тебе. Дороже?

Он с такой силой сжал бокал, что показалось, что тот сейчас просто треснет, развалится на части. Изрежет бледные ладони.

— Эй. Ты рано, — голос Забини шилом вошёл в сознание, и Малфой почти вздрогнул, когда мулат сел рядом, окатив его запахом своего любимого одеколона.

— Привет.

— Новости есть?

Он почувствовал, как дёрнулась щека.

— Нет.

Врать, так всем. Заебись.

— Отлично. Я проголодался, — и Блейз начал быстро накладывать в глубокую тарелку молочную кашу с джемом. Покосился на бокал в руках друга. — Ты на диете, что ли?

— Не хочу есть, — буркнул Малфой, наконец отпивая уже почти остывший какао. Взгляд снова приковался к Гермионе, которая доела овощи и теперь тянулась к вазе с фруктами, безостановочно тараторя что-то рыжему. — Слушай, Забини. А ты ведь мог отказаться.

— А? — не понял Блейз, который уже размешивал овсянку в тарелке.

— Присматривать за Грейнджер. И за Миллером.

Это заявление не вызвало удивления. Тот молча принялся за еду, пожав плечами.

— Мог.

— Так в чём дело?