Плацдарм

И, действительно, информацию довели: вскоре после того, как Фролов уехал, неожиданно ожили громкоговорители на площади перед домом культуры — они и передали сообщение о предстоящем собрании, повторяя текст каждый час. Зина, услышав его, разволновалась — сомнений в том, что ее ждет большая аудитория, не осталось. Иван успокаивал девушку, напоминая, как она выступала раньше. «Ты, главное, первую фразу скажи, а потом как по маслу пойдет, — говорил он, — запоешь, как птичка». Зина отмахивалась, отвечая, что тот ничего не знает о публичных выступлениях. «Зато я тебя знаю», — парировал он. Ему нравилось смотреть, как она пишет, склонившись над тетрадкой, как перечитывает потом написанное, морщив лоб — все ли верно? Заметив, что он наблюдает за ней, Зина смущалась и прогоняла его в актовый зал проверять, все ли там готово.

К восьми часам зал был полон, пришедшие заняли все скамейки и стояли вдоль окон. Ничего удивительного — во время оккупации любое собрание означало плохие новости. Сейчас народ ожидал другого.

Зина переживала, Иван старался ее поддержать, а Фролов находился в приподнятом и несколько возбужденном состоянии — чувствовалось, что выступать он любит. Ровно в восемь часов секретарь вышел на сцену, попросил тишины и выразительно глядел на аудиторию, пока разговоры не смолкли. Затем громким, хорошо поставленным голосом сказал:

— Товарищи! Большое спасибо, что откликнулись на наш призыв. Меня зовут Сергей Юрьевич Фролов, меня направил сюда ЦК партии, чтобы помочь вам восстановить советскую власть. Долгие четыре года вы провели под немецким игом, и многие не дожили до счастливого мига избавления от фашистской заразы. Давайте почтим память павших минутой молчания.

Все встали. В наступившей тишине слышался кашель, скрип половиц, когда кто-нибудь переступал с ноги на ногу. Где-то за окном залаяла собака. Он и впрямь опытный оратор, подумал старшина, аудитория его слушается. И говорит без бумажки — не то, что некоторые.

— Спасибо. Прошу садиться.

Подождав, пока шум стихнет, секретарь продолжил:

— Товарищи! Наша славная Красная Армия шаг за шагом гонит оккупантов с советской земли. В освобожденных деревнях, поселках и городах рабочий класс в союзе с колхозным крестьянством возобновляет строительство социализма под мудрым руководством коммунистической партии.

Фролов сделал короткую паузу, проверяя реакцию аудитории на сообщение — радикальных изменений в политике и экономике не планируется. Понял ли это народ, или следовало выразиться более прямо? Скоро узнаем, мелькнула мысль.

— Товарищи! Диалектический материализм учит, что победа новых, социалистических отношений над старыми, капиталистическими, объективно неизбежна и обусловлена законами развития общества. Но это не значит, что мы избавлены от субъективных ошибок на этом пути. Как получилось, что немецкие захватчики долгие четыре года хозяйничали на советской земле? Как получилось, что столица социалистического государства, самого передового в мире, оказалась захвачена врагом?

Голос Фролова посерьезнел, в нем зазвучали трагические нотки.

— Мы должны, товарищи, серьезно задуматься над этими вопросами, и сделать выводы, чтобы не повторить ошибок, однажды уже совершенных. Вопросы эти не простые, и ответы тоже простыми не будут.

Секретарь посмотрел в зал. Он сейчас шел словно по тонкому льду, рискуя провалиться в каждый момент. Он должен был убедить тех, кто сидел перед ним, в преимуществах сталинской модели социализма, убедить их, что этот путь — единственно возможный.

— Сегодня мы сделаем к этому первый шаг. Григорьева Зинаида подготовила доклад об индустриализации, о том, как проходили грандиозные социалистические преобразования в нашей стране. О том, как мы создали промышленность, без которой победа была бы невозможной. Прошу вас, поприветствуем докладчика!

Зину здесь помнили довоенным временам, и ее встретили довольно тепло. Девушка заметно волновалась, но аудитория прощала ей это — все соскучились по тем временам, когда в доме культуры кипела жизнь. То, что на сцене вновь, как и раньше, стояла Зина, символизировало возвращение мирной жизни.

Как и предсказывал Иван, самое сложное было начать. После первой фразы каждая новая давалась легче, и Зина на глазах обретала уверенность. Ее глаза горели, она сама испытывала восторг перед теми грандиозными свершениями, о которых рассказывала. Казалось, Зина страшно жалеет, что ей самой не довелось строить Днепрогэс и Магнитку, и это ее настроение передавалось слушателям — по крайней мере, их части. Как и просил Фролов, о борьбе с троцкизмом Зина не говорила, даже такого слова не упомянула. Трудности преподносились как нечто объективное и неизбежное, их появление объяснялось масштабом социалистических преобразований общества.