Плавающая Евразия

Тот, к кому обращались с мольбой жители палаточного городка, поднял руку, в которой совсем не чувствовалось силы, и, подойдя к передним, легко коснулся головы одного, другого, словно прикосновением своим снимал страх и успокаивал, — и так пошел он по ряду, легко коснулся лба Мирабо-ва, подбородка Хури, Шаршарова, и видно было, как из коленопреклоненных уходит напряжение. Затем пошел он вдоль второго ряда — от его прикосновений у женщин выступали слезы на глазах, старики отбивали поклоны… Всеобщая стихия единения, дух сопереживания витал всюду, смягчая сердца. Как хорошо любить в массе…

Обойдя всех, Субхан повернулся и сделал шаг в сторону палатки; и тут Анна Ермиловна, пораженная, увидела Байт-Курганова. Байт-Курганов также с удивлением посмотрел в ее сторону, словно укоряя за то, что она так долго тянет с делом, ради которого приехала.

Боясь, как бы Байт-Курганов не заперся в палатке, Анна Ермиловна бросилась сквозь редеющую толпу и у самого входа в палатку снова столкнулась с той самой женщиной.

Сейчас она встретила гостью с дружелюбием на лице и виновато проговорила:

— Извините, Найман Зияевич заставил вас ждать… Хотя с самого утра говорил о том, что вы приедете, и даже несколько раз выходил встречать вас у кольцевой дороги…

— Ничего, ничего, — пробормотала растерянная Анна Ермиловна, заходя в скромно обставленную палатку — складные стулья и стол, надувные матрасы и прочие походные вещи.

— Добрый вечер, дорогая Анна Ермиловна! — подчеркнуто вежливо встал ей навстречу Байт-Курганов.

Анна Ермиловна протянула ему конверт, куда была вложена петиция. Байт-Курганов бегло пробежал глазами, остановил взгляд, переменился в лице и стал читать медленно, вникая, и Анна Ермиловна, наблюдающая за ним, не могла отделаться от ощущения, что между убитым бродягой, фему-дянским проповедником Субханом и инженером, работающим в сейсмостроительстве, есть кровная, родственная связь, тревожащая своей загадочностью.

— Похвально! — сказал Байт-Курганов. — Все изложено старательно. Думаю, что это подействует на членов Верховного суда, и мы скоро увидим вашего внука и его друзей на свободе… Правда, вы здесь не подчеркнули, что Мелис — ваш внук, но члены суда об этом, наверное, уже знают из документов Лютфи.

— А почему я должна была подчеркнуть это? — наивно спросила Анна Ермиловна. — Правда, я могла бы как-то неназойливо отметить, что поскольку Мелис — приемный сын моего сына, то, естественно, он приемный внук… Простите, я несколько запуталась. — Анна Ермиловна умолкла, заметив в глазах собеседника холодный блеск.

Воспользовавшись ее растерянностью, Байт-Курганов сказал просто, безо всякого напряжения, будто был с ней давно в доверительных отношениях:

— А теперь я вкратце расскажу вам свои мытарства… и вы поймете, что я человек бескорыстный.

— В этом я не сомневаюсь, — улыбнулась Анна Ермиловна вымученно.

— Спасибо… Так вот, я долгое время работал строителем. И знаю, как воздвигались самые престижные здания нашего града. Дворцы, музеи, выставочные павильоны и высотные жилые дома. Все строилось из рук вон плохо. Начальники крали цемент и лес, железо и сталь, пластмассу и стекло. Комиссия градосовета принимала эти здания, якобы выдерживающие все десять баллов. На самом деле здания и дома не выдержат и шестибалльного толчка. Начальники связаны с Бюро гуманных услуг… Я бил тревогу, доказывал, что это преступление. Что из-за проделок мафии жизни миллиона шахградцев под угрозой… Меня стали преследовать, объявили умалишенным и запрятали в психбольницу… Начальники тогда совсем распоясались. Вы ведь знаете их психологию — когда им удается отвести от себя угрозу, они как бы мстят вдвойне за то, что их хотели потревожить. Они стали красть все, что попадет им под руку, и без надобности, и закапывали ворованное.

Вот вам вкратце мой рассказ, дорогая Анна Ермиловна, бессребреница… Остается лишь молиться, чтобы кто-нибудь из них — слон либо кит, дракон, черепаха либо осел — не повернулся на бок под землей. Только молиться… повторил собеседник, вставая, и, как только он повернул голову к выходу, мелькнуло перед ее глазами лицо Субхана…

И снова мучительно сжалось сердце Анны Ермиловны. Вспомнила она вопрос сына, заданный в упор и беспощадно: «Знаешь ли ты, что наш род берет начало свое от ветхозаветных фемудян?» Так что же сказала на это милейшая Анна Ермиловна? Послушаем затаив дыхание…

XIX