Плавающая Евразия

— Да, я знала, что род наш идет от фемудян — племени, давшего свою кровь ныне здравствующим, бодрым, румяным, склонным к изобретательству и наукам народам, среди которых и англичане с одного конца света, и японцы с другого, — сказала в тот вечер Анна Ермиловна, обращаясь к изумленному Руслану. — Благородный народ, сознательно растворивший себя среди других, во имя их расцвета, чтобы самому потом исчезнуть с лица земли! Фемудяне! Я не только знаю это, милый Руслан, сын мой непутевый и оттого еще более любимый… я не только знаю корни и крону древа нашего генеалогического фу! какое слово, ненавижу его, но все равно часто произношу к месту и не к месту! — не только знаю, но и многое помню из того, прошлого времени, когда племя наше было еще в силе, поклонялось каменным идолам и слушалось во всем старейшину Бабасоля.

Мы были грубы, в нас затвердела одна лишь плоть, мы разбоем брали все у других племен, мы были эгоистичны, как дети, и так длилось до тех пор, пока племя не стало стареть, хиреть, и впадать из-за холода души в сумасшествие, и постигать всеобщее, отказываясь от частного и эгоистичного. А постижение всеобщего есть болезнь отдачи и растворения. Ты ведь знаешь тягу сумасшедших воображать себя шагающими по ступеням перевоплощения и растворения во всем чужом — лишь бы выйти из себя, из своей плоти и души, которая тревожит, пугает, навевает кошмары. Так и мы, фемудяне, чтобы уйти от кошмаров утонченной души, отдали свою кровь для взращения других, современных народов, а они, в свою очередь, направляют теперь свою энергию на такие диковинные машины и роботы, что диву даешься и думаешь — неужели в корабле, летящем сейчас навстречу комете Галлея, минуя Луну, Венеру, Уран и прочие планеты… неужели в материале корабля замешена и капля нашей, фемудянской крови? Страшно! И волнующе!

Давлятов, ожидавший поначалу увлекательного рассказа, заскучал от этого длинного предисловия, тем более что то, о чем говорила Анна Ерми-ловна, было книжным и банальным. Поэтому Давлятов, воспользовавшись паузой, сказал сухо:

— Ладно, все это теория… Меня мучает другое: Салих, пригрозив городу фемудян страшной карой — землетрясением, увел меня куда-то вдаль — это я помню, хотя и смутно, не в деталях. Увел, чтобы отдать мне свою душу и спасти… А потом? Что было потом? Сквозь сон и дурман я чувствовал, что меня несут на руках домой… А ты? Где была ты? — Возбужденный, он почему-то схватил со стола ту самую книгу, которая была скрыта под обложкой труда академика Бабасоля «Огнеупорные породы», открыл, хмурым взглядом пробежал несколько строк главы «Преграды». Досадливо поморщившись, потянулся к другой книге, более объемистой, с твердым переплетом, на котором было золотом тиснено: «Лев Шаршаров. Гениальный роман. Издательство „Братья Хаембрук и мадам Лулу“, полистал страницы, которые замелькали главами „Бытие“, „Исход“, „Числа“, „Книга судей Израиле-вых“, „Книга псалмов“, и почему-то взгляд его задержался на строке из „Книги пророка Захарии“. Давлятов прочитал ее вслух: — „И раздвоится гора Элеонская от востока к западу весьма большою долиною, и половина горы отойдет к северу, а половина ее — к югу“. Вот! — сказал Давлятов и захлопнул книгу, хотя во взгляде, который он бросил на ее переплет, мелькнуло злорадное и мстительное.

— Да, да! — запротестовала Анна Ермиловна. — Не надо мне читать, ни из Ветхого завета, ни из Нового… Нам, к счастью, не пришлось тогда увидеть конец света.

— Значит, пророчества Салиха не сбылись? — спросил Давлятов со смешанным чувством облегчения и досады. — Но ведь в Коране ясно сказано…

— Нет! Субхан отвел беду… — сказала она так, словно сомневалась — и не в увиденной тогда и пережитой картине, когда выбежала навстречу тем, кто нес спящего Руслана на руках, а в своих сегодняшних ощущениях, связывая убитого бродягу, проповедника-спасителя Субхана и инженера Байт-Курганова одной кровной связью. Не разобралась пока в причинах такой связи — вот и сомневалась.

И рассказала Анна Ермиловна — в фемудянском своем воплощении имевшая бесхитростное имя Хайша, — как в страхе выбежала из дома, услышав гул толпы. Ноги ее подкосились, и она чуть не упала на острые камни, когда увидела, как несут ее бесчувственного сына на руках, с растерянными, даже виноватыми лицами, словно эта толпа издевалась над Русланом, а теперь желает сгладить вину перед матерью.

На самом же деле всех, кто пошел за подростками к дому Хайши, смутила загадочная картина исчезновения Салиха… словно бренное тело его, как ледяное изваяние, испарилось в жарком воздухе, а душа, которую он обещал Руслану, вошла в мальчика. И он, утомленный и разморенный ее теплотой, заснул и всхлипывал теперь во сне оттого, что чистая душа его вдруг расширилась, чтобы понять и сострадать.