Плавание к югу от Магелланова пролива

Как-то уже при нас Мюлах поджег большую груду мусора, лежавшую на границе леса и расчищенной площади. Дул сильный ветер. Через десять минут полыхал целый акр земли. Огонь перекинулся на самые высокие деревья, и они стали выбрасывать в небо такие языки пламени, словно это горели цистерны с нефтью. Вся местность, поросшая древними лесами, загроможденная буреломом и легко воспламеняющимся кустарником, с торфяными болотами, лугами с высокой травой была хорошим горючим для приближавшегося пожара. Скоту, овцам, мосту, изгородям на пастбищах — всему, что было на земле, угрожало разрушение, и никто не знал, как далеко на восток зайдут его границы. Ощущение неминуемой беды, адский жар, рев огня, его зловещие блики в наступающей темноте вселили в нас ужас. Мюлах, словно дьявол, носился в диком возбуждении вокруг пламени.

— Горит, а? Горит вся эта чертовщина! — кричал он. Мы кружили по лесу. Тьму освещал лишь пожар, бросавший мертвенные отсветы на далекие мрачные просеки. Вокруг занимались островки пламени.

— Ничего не поделаешь, — безнадежно сказал Мюлах. И вдруг с сентиментальностью, присущей только немцам, несмотря на близость огня и невыносимую жару, стал рвать ветки покрытой оранжевыми цветами калифаты[19], чтобы сделать букет. «Пока они не сгорели», — пояснил он.

_{ОЗЕРО ФАНЬЯНО}

Оставив на произвол судьбы ферму и все остальное, мы пошли ужинать и ели, сохраняя почти полную невозмутимость.

Три часа бушевал пожар. Он уничтожил валежник на ближайших просеках, часть деревянного забора, проник на некоторое расстояние в строевой лес, но здесь, не осилив сырости почвы, чудесным образом сник.

Было решено, что помощник приедет на озеро на следующий день после меня и оповестит о своем прибытии, разложив костер на противоположном берегу. Поэтому, совмещая утреннюю гимнастику с переправой через озеро, я, Мюлах и Хуан погрузились после завтрака в лодку и пересекли озеро в направлении широкой равнины, расположенной на его южном берегу на несколько миль ниже от места нашей встречи. Эта равнина казалась Мюлаху не только местом, где должны водиться гуанако, но и землей, обетованной для обширных фермерских пастбищ.

День был ясный, а неизбежный западный ветер в этот час был слишком слаб и не мешал грести. Мы находились еще далеко от места, к которому направлялись, но на диких лугах, окаймляющих берег, уже можно было разглядеть гуанако. Когда мы приблизились, некоторые животные спустились на песчаный берег и с любопытством разглядывали нас. Наконец мы подошли так близко, что спугнули всех, кроме одного. Гуанако медлил, с жадным вниманием наблюдая за нами, пока лодка не врезалась в берег. Тут он вдруг испугался, молниеносно прыгнул в рощу и исчез. Охотники бросились за ним, и в течение часа я был предоставлен самому себе.

Гуляя, я забрел на пятачок твердой сухой почвы, лежавшей между озером и обширным болотом. Здесь была настоящая глушь, куда не ступала нога человека. Но это чудное место напоминало парк, созданный самой природой: тонкоствольные деревья, лужайки, покрытые низкорослой травой, гладко утоптанные тропинки. Здесь было укромно, тепло и так тихо, что с берега вполне явственно доносился плеск волн. Это местечко принадлежало диким животным, а их и след простыл — печальное следствие вторжения незнакомцев.

Между тем охота продолжалась, и моя францисканская задумчивость была нарушена звуками выстрелов, свидетельствовавших об успехах охотников. Наконец вернулся чилиец. С гордым видом победителя он повел меня посмотреть на убитое животное.

Наш путь лежал через рощу высоких южных вечнозеленых деревьев коиуэ и так называемых буков, или робле[20]

. Вверху их густые ветки образовывали свод, под которым было темно и прохладно. Мягкий ковер травы и мха покрывал чистую сухую почву. Повсюду виднелись запутанные тропинки гуанако. Это был гуаначий рай. Ничем не нарушаемое существование в течение многих веков способствовало тому, что эти благородные животные наложили на саму пустыню отпечаток спокойствия, свойственного их натуре.

Мы подошли к широкой, быстрой, сверкающей на солнце реке. Сквозь прозрачную воду, как драгоценные каменья, блестела коричневая галька. Калифата хронила цветущие ветви в поток.

— Здесь, — сказал чилиец.

В мелкой воде около противоположного берега реки скорчившись лежал раненый гуанако. Он спокойно смотрел на нас, вытянув длинную шею. Чилиец бросил камень и попал ему в бок. Животное попыталось взобраться на берег, но свалилось опять, снова устремив на нас спокойный взгляд. Я приказал парню застрелить животное. Пуля угодила ему в ухо. Гуанако подпрыгнул и упал, его длинная лебединая шея медленно выгнулась в сторону воды; припав к воде, он пытался пить, но голова его бессильно поникла, и широкая струя алой крови хлынула изо рта; вода в реке покраснела.