Плавание к югу от Магелланова пролива

ЭТИ ДВОЕ — «два дьявола, старые и сварливые», записано у меня в дневнике — внимательно следили, как мы подходим ближе. Одного из них я совсем не запомнил, разве только его смешной нос — длинный, красный и распухший. Другой — это и был хозяин — высокого роста сильный человек лет шестидесяти, довольно красивый, правда, лицо у него нездорового, желтого цвета, улыбка злобная и хитрая, и в глазах коварство. Он привык ни с кем не советоваться, никому не доверять и ничего не выпускать из рук. Безмалинович, так его звали, был родом, кажется, из Хорватии или Далмации — выходцев из тех краев в Южной Америке довольно много. Подлостью — в бесчестных сделках ее называют сметкой— и мелочной скупостью при расчетах с работниками он нажил кое-какое состояние, и теперь ему принадлежала ферма, на которой мы по неразумному совету Франсиско искали гостеприимства.

Не знаю, что подумал о нас этот человек, быть может, он принял нас за беглых каторжников из Ушуаи, разбойников и головорезов или просто бродяг. Наш рассказ о том, как мы сюда попали, он выслушал с циничной усмешкой, и не успели мы закончить, как он, пожав плечами, отошел в сторону.

Ничего не оставалось, как подойти к нему снова. Мы сказали, что пришли сюда по просьбе его пастуха, который полагал, что наши сведения заинтересуют его, и что теперь мы направляемся в Ушуаю. Он только рассмеялся в ответ.

— Пешком вы не дойдете, — сказал он. — Туда восемь часов езды верхом, и к тому же вам не перейти через реку.

Тогда мы попросили дать нам лошадей. Он снова пожал плечами и ответил, что на ферме всего три лошади и вообще это не его дело.

— Просите у хозяина, — сказал он.

Дон Антонио, молодой хозяин, к которому нас послал старший, не замедлил появиться. Это был кроткий молодой человек, очень, видимо, порядочный в душе, но настолько подпавший под влияние старшего, что. ничего уже не мог делать по своей воле. И рукопожатие у него было какое-то вялое. Он повторил все сказанное старшим о лошадях, но добавил, однако, что мы можем пройти в дом, где нам дадут поесть.

У Франсиско вытянулось лицо, когда мы вернулись к нему и описали оказанный нам прием. В молчаливом негодовании мы все трое направились к хозяйскому дому.

Если б нас встретили не столь враждебно, мы бы, возможно, здесь не задержались. А уж если бы нас обидели, и никто не проявил участия, мы не смогли бы пробыть здесь и часа. Непонятно, что же вызвало грубость со стороны хозяев, но постепенно она стала нас просто смешить. Их выходки, конечно, озадачивали, но спасало нас чувство юмора: благодаря ему мы не испытывали унижения. Решив ни на что не обращать внимания, мы держались стойко. Эта смехотворная грубость забавляла нас и стала предметом веселых шуток.

Кроме двух стариков и дона Антонио там были другие представители этого народа — повар и двое молодых хозяйских помощников. Все они, кроме повара, составляли в противоположность чилийцам, которых было четверо, аристократию: жилье и еда у них были лучше и они имели особую привилегию во всякое время заходить в теплую кухню.

Итак, мы остались. Подошло время ужина, и никто не прогнал нас от стола, когда мы уселись вместе с работниками и принялись за баранину с хлебом. Затем наступила ночь, и никто не запретил нам устроиться на полу в комнате, где спали работники. Несколько раз, будто сговорившись, хорватские владыки приходили и расспрашивали нас о подробностях путешествия. Они неизменно поглядывали друг на друга с хитрой усмешкой и не верили ни единому нашему слову. Они не пожелали нам ни спокойной ночи, ни доброго утра, правда, один раз дон Антонио, неожиданно возвратившись, остался с нами наедине и завел столь дружелюбную беседу, что она выглядела как извинение.

Самой интересной личностью был повар. Хуану Ромпуэла (если мне удалось правильно прочесть корявую и неразборчивую подпись под его портретом, который я набросал в дневнике) было шестьдесят пять лет. Запомнился он мне главным образом проявлениями редкостной доброты. Эта доброта совсем не вязалась с царившей вокруг злобностью, но потом стало ясно, что повар не в своем уме: он, должно быть, не мало здесь претерпел всяческих мучений, которые и привели к болезни. Я всего лишь несколько раз мельком видел этого странного человека, пока не вымыли после ужина посуду и не прибрали в кухне; тогда он пришел, сел с нами у стола и принял участие в общем разговоре.