Плейлист волонтера

«Мы с парнями на пруду натаскивали спасение, знаешь, с плотом этим ебучим. Тут звонок – пропал ветеран Великой Отечественной. 93 года, партизан, грудь в орденах. Весь отряд сорвался. И лес для Ленинградской области небольшой – 12–13 квадратных километров чистого леса, вокруг – линия газа, ЛЭП, дорога, отличные ориентиры. Дед – адекватный абсолютно. Ни альцгеймера, ни деменции, книжки читает, стихи пишет. Нас человек 200, а еще личный состав части там подняли, три роты. Считай – 500, хотя солдаты, конечно, они как полчеловека каждый… Мы этот лес – 500 человек на 50 квадратов – вытоптали за день. Потом вертушку подняли, болотоход, еще 100 человек ментов дали… Вытоптали лес второй раз. Три дня – нет деда. Утром четвертого дня сидим, карту курим, охуеваем – куда тут еще ходить в этом лесу? Приезжает внук деда – говорит, старик сам вышел. А я думаю: куда он там мог деться? Ни бурелома, ни болота серьезного, ниче. Поехал к этому деду через пару дней. Дед, говорю, ты вертушку слышал? – «Слышал». – «А нас как ты мог не слышать?» – «А я слышал, и фонари ночью видел.» – «Ты ответить не мог, охрип наверное?» – «Нет, мог, но я специально не кричал». – «Это как?» – Да понимаешь, всю войну прошел, 3 года в лесу, а тут – потеряться. Решил – или сам выйду, или и не надо мне выходить…»

После бургерной, где я с часу ночи до 5 утра смог раздавить только половину бутылки, потому что разбавлял пивом, я сел в метро. Пока ехал, заснул, и пришлось возвращаться с конечной в центр, чтобы пересесть на мою линию. Приближался час пик, и людей было много. Я зашел в вагон и отхлебнул виски. Карта метро, на которой я попытался сфокусировать свой расползающийся взгляд, упорно не задерживалась на одном месте. Вдруг я увидел улыбку. Темненькая девочка, студентка, судя по возрасту. Сняла наушник. Протянула:

– Это смело.

– Да? Алкоголизм требует храбрости льва. Хочешь?

Она отхлебнула.

– Ты куда едешь?

– В институт.

– Не знал, что в этой жопе есть институты.

– Да… туризма и сервиса.

– А. Хочешь, прогуляем?

– Ладно.

– Штапич.

– Это что такое?

– Это я. Сербские корни, не вникай. Шта-пич.

– Марина.

После Марины я не мог заснуть. Я мучался опьянением, а потом похмелье накатило почти сразу. Говорю же: Lawsons – редкостное дерьмо, будоражит ровно до тех пор, пока не начнет отпускать.

Вечером надо было идти на вечеринку, тот самый день рождения отряда. Переродившись, я снова купил Lawsons и отправился в кафе, где была встреча. Я надел самый идиотский свитер, какой у меня был, ведь только он и был чистым: полосатый, разноцветный, с блестящими золотыми и серебряными нитями. Выглядел я как бомж, прибарахлившийся у помойки дома гомосеков.

В зале собрались нарядные, чистые, отутюженные и надушенные люди. Loop была там. Из динамиков со сцены раздавалась песня «Мальчик-красавчик», посвященная Жоре. Под голос Ёлки я и заснул, лежа на барной стойке, прямо во время капустника.

Когда я проснулся дома, болело всё. Разум находился рядом, как будто вышел из тела, сидел на кровати и отдыхал. Я потянулся к телефону. Десяток звонков, 5 смс от разных людей, на все лады спрашивающих: не сдох ли я? Я открыл ноут и глянул в твиттер. Там тоже разные сообщения, в основном: «Кто знает, что со Штапичем?» / «Дайте телефон его родителей!» / «Доктор, ты прям домой его принес?».

Мне стало любопытно, что стряслось. Я позвонил Хрупкому. Хрупкий ничего не знал: он ушел рано, уволок в свою берлогу Милу, которая почему-то была к нему теперь благосклонна. Ляля сказала, что я ебанутый, и бросила трубку. Киса рассмеялась и толком ничего не рассказала. Татарка с тревогой спросила, как я, и попросила набрать Свете, одному из отрядных врачей.

– Я думала уже бригаду вызывать! Ты что принимал?! – набросилась на меня Света.

– Виски, только виски.

– Кому ты врешь, я нарколог!

– Да честно… я дую иногда, конечно… но не в этот раз… могу пописать в баночку…

– Да я удивляюсь, как ты вчера не обоссался!

– Да что было-то?

Молчание.

– …звони Жоре!

Жора потребовал, чтобы я извинился перед его женой, но рассказывать тоже ничего не стал.