Плейлист волонтера

Чуть позже отошедшая Ляля описала ситуацию: я заснул, и, вместо того чтобы отправить меня домой, меня разбудили. Ключевая, страшная ошибка. Меня нельзя будить, когда я выпью. Категорически. Потому что просыпаюсь не я, а демон. Поэтому дальше началось рандомное разрушение. Я подрался с каким-то новичком, причем, конечно, он меня побил. Потом я снова заснул – уже в туалете. Меня снова разбудили, и я ВЫПИЛ какой-то зеленого цвета коктейль по собственному рецепту, а это уже было лишним настолько, насколько было бы лишним второй раз бомбить Хиросиму сразу после первой бомбы. Я хамил Жоре, приставал к его жене, кидался предметами мебели и посуды, заявляя, что я самый пиздатый поисковик в этом зале, пытался поцеловать какое-то количество женщин, и если кто-то и согласился, то после стыдливо промолчал (Киса дополнила, рассказав о лучшем подкате ever: «Ты тут самая классная, а я самый классный, пойдем поебемся»); потом я танцевал и требовал караоке, причем желал петь блатные песни, в частности «Девочку пай»; затем меня все-таки усадили в машину и отправили домой. Водитель, хрупкая девушка, боялась везти меня в одиночку, поэтому с нами поехал Доктор, который жил неподалеку от меня. В дороге я орал «Паника-джаз» и до сих пор не знаю, что это значит.

Мне не стыдно и никогда не было.

Из продуктивных итогов того вечера – Лялина присказка, в которой она начала употреблять мою фамилию как диагноз: «Сударь, у вас Штапич!» К этому полагалось прикладывать фото, где я сплю на барной стойке. Случай, в котором можно было так прокомментировать чье-либо поведение, должен был быть «выдающимся», то есть из рамок вон выходящим.

От такого имиджа нельзя пытаться отмыться. Не стоит чувствовать себя виноватым. Это надо использовать. Надо стать героем своей собственной песни, пусть она и мудацкая.

В этой жизни я выпил и проебал столько всего, что мне давно не до самообмана. И это круто.

Начиная с той вечеринки, можно было считать, что всем раз и навсегда известно, какой я. Я мог вообще не притворяться и не лицемерить. Я стал собой даже в общении. И меня полюбили – даже таким. Под словом «полюбили» я понимаю и «терпели».

Некоторой загадкой для меня, конечно, было отношение Жоры к этой истории. Почему он не вставил мне пиздюлей, зная, какое влияние на меня имеет? Однажды я нашел ответ. Жора осознавал, что поисками и волонтерством вообще занимаются исключительно непорядочные люди, которых бесполезно менять. Потому что только им, подлинным плутам, забулдыгам, проходимцам, извращенцам, в душе свойственна гибкость мышления, или даже – системность мышления внутри этой самой гибкости. Они не коснеют. Они-то и есть пассионарии.

Жора тоже такой, но ему сложнее: если ты руководитель орды сумасшедших, то ты либо должен открыто быть самым отъявленным психом, либо так скрывать это, чтобы для психов ты был этическим авторитетом, неприкасаемым. И это его невероятный, уважаемый мною дар. Дар скрывать свое естество.

14. «Infected Mushroom»: «Becoming Insane»

Некоторые люди едут на поиск ради тусовки. Такие ебланы есть на каждом поиске. Как правило, это ни на что не способные особи, которые сидят в штабе и «регистрируют», то есть записывают прибывших людей, хотя потребность в отдельном регистраторе есть только на огромных резонансных поисках, когда работают 100 и более поисковиков.

Поскольку я не еблан (ну, или не был в этом многажды замечен), я поехал не совсем ради тусовки, но, скорее, чтобы убедиться, что Жора уже не злится на меня.

Поиск вел новый координатор – Хамон, а Жора его в процессе обучал. Пропала девочка лет 14, по фамилии Мелькина. Из фишек – эпилепсия. В остальном – нормальная девочка, без всяких склонностей, мальчиков, наркотиков, суицидных мотивов и т. п.

Пока Жора и Хамон разбираются с группами и раздают ориентировки, я знакомлюсь с еще одним новоиспеченным координатором: девушка Аня, на форуме – Эос. И это первый и последний случай, когда я кайфанул с первого раза – и потом вписывался в любые дела с человеком.

У Ани – редкий заёб: она любит бабок. Обычно волонтеры едут искать детишек (есть много тех, кто ищет только детей), или едут только в лес, или ищут только трупы (это клиника, конечно, но мои респекты этим болезным: искать труп, особенно залежавшийся, – труд тяжкий). Но Аня, наверное, единственная, кто обожает искать бабок и дедок. Они для нее – лучше детей. Я не удивлюсь, если когда-нибудь увижу Эос с каким-нибудь дедулей на коленках, кормящей старикана сахарной ватой.

Но, несмотря на всю любовь, Эос умеет рассказывать о поисках без тени сочувствия, исключительно с профессиональной точки зрения.

«Прикинь: бабка, альцгеймер, огромное СНТ, километра 4 в длину. Она там постоянно живет на даче. Короче, у СНТ железка с одной стороны, три дороги с других, считай – не выбраться. Камерами отсекла, не выходила она, везде ориентировки. Думаю: бабка, где ты, ты же тут, внутри где-то шароебишься, бедная.