Плексус

Торжествуя, я привел моих друзей в дом - лишь для того, чтобы тут же понять, какую огромную совершил ошибку. Со всех сторон их третировали. Я старался как мог рассеять атмосферу враждебности, но все было напрасно. Наконец я не выдержал.

- Или вы подружитесь с моими друзьями, - храбро объявил я, держа последних за руки, - или расходитесь по домам! Это моя вечеринка, и я хочу, чтобы со мной были только друзья!

За эту браваду я схлопотал от матери оплеуху. Сморщившись от боли, я все же стоял на своем.

- Это несправедливо! - кричал я чуть не на грани слез.

И они вдруг сдались. Лед был сломан, и это походило на

чудо. Не прошло и минуты, как все мы смеялись, кричали и пели. Я не мог понять, что случилось и почему так внезапно.

В разгар вечеринки сестра моего друга - ее звали Сэди - отвела меня в сторону, чтобы поблагодарить за все мною сделанное.

- Это так замечательно с твоей стороны, Генри, - сказала она, заставив меня залиться густым румянцем.

- Не стоит благодарности, - пробормотал я, чувствуя себя одновременно героем и дураком. Сэди оглянулась посмотреть, не наблюдают ли за нами, а затем храбро поцеловала меня в губы. И я покраснел еще гуще.

- Моя мама с удовольствием пригласила бы тебя как-нибудь на обед, - прошептала она. - Ты придешь?

Я сжал ее ручонку и сказал:

- Конечно, приду.

Сэди и ее брат жили в многоквартирном доме наискосок от нас по улице. Мне еще не приходилось бывать в домах напротив. Интересно, что у них за дом? Когда я пришел пригласить их, то слишком волновался, чтобы заметить хоть что-нибудь. Единственное, что я помнил: в квартире царила какая-то особая католическая атмосфера. Почти все люди, жившие в квартирах напротив (дома эти принадлежали железнодорожному ведомству), были истовыми католиками. Основание вполне достаточное, чтобы между ними и остальным населением улицы пролегла пропасть.

Первое открытие, которое я сделал, посетив моих новых друзей: они были очень-очень бедны. Их отец, в прошлом инженер-железнодорожник, умер, мать, страдавшая каким-то тяжелым недугом, из дому не выходила. Они и в самом деле были католиками. Ревностными католиками. Это было видно сразу. В каждой комнате, как мне показалось, были розарии, а на стенах- распятия или литографии с изображениями Мадонны с младенцем или Христа на кресте. Хотя я уже многократно видел эти свидетельства веры в других домах, тем не менее каждый раз, увидев их снова, немного пугался и по спине у меня пробегали мурашки. Неприязнь к этим священным реликвиям (коль скоро литографии, розарии и распятия и впрямь можно так назвать) была обусловлена - теперь мне это ясно - их ущербностью. Конечно, в ту пору само это слово было мне неведомо, но мое самоощущение явно ему соответствовало. Впервые увидев реликвии в домах моих других маленьких друзей - я говорю сейчас о времени более раннем, - я, помнится, над ними насмехался и даже подшучивал. Как ни странно, именно моя мать, презиравшая католиков почти так же сильно, как алкоголиков и преступников, меня от такого отношения отучила. Стремясь привить мне терпимость, она заставляла меня время от времени ходить к мессе вместе с моими друзьями-католиками.

Однако на этот раз, выслушав подробное описание дома, в котором жили мои друзья, никакой симпатии к ним она не проявила. Мать повторила, что моя дружба с ними до хорошего не доведет. Почему? Я хотел знать причину. Но мать уклонилась от прямого ответа. А когда я попросил, чтобы она разрешила мне отнести им фруктов и сладостей из нашего буфета, неизменно переполненного лакомствами, даже нахмурилась. Чувствуя, что никаких разумных оснований за ее решением нет, я решил потихоньку таскать съестное и переправлять его моим друзьям контрабандой. Больше того, время от времени я вынимал несколько центов из бумажника матери, а потом передавал их Сэди или ее брату. Но, конечно, всегда говорил, что об этом меня просила сама мама.

- Твоя матушка, должно быть, очень добрая женщина, - сказала как-то мать Сэди.

Я улыбнулся, но улыбка вышла неубедительной.

- Ты правду говоришь, Генри, что подарки посылает нам твоя матушка?

- Конечно, - ответил я, улыбаясь как ни в чем не бывало. - У нас всего гораздо больше, чем нужно. Если можно, я могу приносить вам еще кое-что.

- Подойди ко мне, Генри, - сказала мать Сэди. Она сидела в старомодном кресле-качалке. - Слушай меня внимательно. - Она ласково погладила меня по голове и тесно к себе прижала. - Ты очень-очень хороший мальчик, и мы тебя любим. Но ты не должен красть для того, чтобы делать других счастливыми. Это грех. Я знаю, ты хочешь сделать как лучше, но…

- Это не кража, - запротестовал я. - Все равно все это пропало бы.

- У тебя, милый, большое сердце, - сказала она, - для такого маленького мальчика очень большое сердце. Подожди немного! Подожди, пока не станешь старше и не начнешь сам зарабатывать себе на жизнь. Тогда велениям сердца ты сможешь отдаться вполне.

На следующий день брат Сэди отвел меня в сторону и попросил не злиться на мать за отказ от моих подарков.

- Она тебя любит, Генри! - сказал он.

- Но вам не хватает еды, - сказал я.