Голоса птиц зазвучали громче. Я слышал, как они перепархивали с дерева на дерево, слышал трепет их крыльев у оконного стекла, их возню под карнизом.
- Доброе утро, Хэл! Доброе утро!
- Доброе утро, Джордж! Доброе утро, Герби!
- Погоди вставать, Хэл, сперва Герби затопит печку.
- Ладно. Это было бы неплохо.
- Как спал?
- Как убитый.
- Теперь понимаешь, почему я не тороплюсь выздоравливать?
- Счастливый ты человек. Ты рад, что не умер?
- Хэл, я и не собирался умирать. Когда был при смерти, дал себе слово, что не умру. Жизнь слишком хороша.
- Ты прав. Слушай, Джордж, давай обманем всех и будем жить вечно, что скажешь?
Герби встал, чтобы затопить печку, потом забрался обратно в постель и закукарекал.
- Что теперь? - спросил я. - Будем лежать, пока не позовут завтракать?
- Верно, - отозвался Герби.
- Потерпи немного, Хэл, и отведаешь кукурузных оладий, какие печет его мамаша. Во рту тают.
- Будут яйца; ты что предпочитаешь? - спросил Герби. - Вареные, глазунью или омлет?
- В любом виде, Герби. Какая, к черту, разница? Яйца есть яйца. Я могу и сырыми их пить.
- И бекон, Хэл. Это вещь. Толщиной в палец.
Так начался второй день, за которым последовала дюжина Других, похожих один на другой как две капли воды. Как я Уже сказал, нам в ту пору было по двадцать два - двадцать три, но мы еще не повзрослели. У нас на уме были одни игры. Каждый день мы отчебучивали что-нибудь новенькое. «Проявлять инициативу», как называл это Джордж, было так же естественно, как дышать. В промежутках мы прыгали со скакалкой, метали кольца, играли в шарики и чехарду. Даже в пятнашки. В уборной, которая была во дворе, мы держали шахматную доску, на которой всегда поджидала незаконченная партия. Частенько мы все вместе усаживались там на корточки. И что за странные разговоры вели мы в том скворечнике. Вечно о матери Джорджа, и при этом только хорошее. Какая, мол, это святая женщина и прочее. Однажды он завел разговор о Боге, о том, что Он непременно должен существовать, поскольку только Он мог исцелить Джорджа. Герби с благоговением слушал - он преклонялся перед Джорджем.
Как-то Джордж отвел меня в сторонку, чтобы сказать кое-что по секрету. Мы собирались избавиться от Герби на часок или около того. Джордж хотел познакомить меня с деревенской девчонкой; ее можно было вызвать условным сигналом и встретиться у моста.
- Она выглядит лет на двадцать, хотя еще малолетка, - сказал Джордж, когда мы торопливо шагали к мосту. - Конечно, девственница еще, но жуткая сучка. Можно тискать как и сколько хочешь, но не больше. Я уж и так пробовал, и эдак, не дается.
Звали ее Китти. Имя, очень ей подходившее. Довольно страшненькая, но кровь в ней так и играла. Лакомый кусочек, да не укусишь.
Привет, - сказал Джордж, когда мы скользнули к ней под мост. - Как поживаешь? Хочу познакомить тебя с другом, он из города.
Она протянула ладошку, горячую и вздрагивающую от желания. Мне показалось, что она зарделась, но скорее всего это был просто ядреный деревенский румянец.
- Обними-ка его покрепче.
Китти обняла меня и крепко прижалась жарким телом. Не успел я опомниться, как ее язык был уже у меня во рту. Она покусывала мои губы, мочки, шею. Я запустил руку ей под юбку, под фланелевые штанишки. Протеста не последовало. Она стонала, бормотала какие-то слова. Наконец она содрогнулась, и я почувствовал, как ладонь моя увлажнилась.
- Ну как, Хэл? Что я говорил?
Мы немного поболтали, чтобы дать Китти прийти в себя, а потом с ней «схватился» Джордж. Под мостом было холодно и сыро, но мы трое так распалились, что ничего не чувствовали. Джордж снова попытался овладеть Китти, но та сумела увернуться.
Все, что ему удалось, - это просунуть его ей меж ног, где она и зажала его, как тисками.
Когда мы выходили на дорогу, Китти спросила, нельзя ли ей как-нибудь навестить нас в городе - когда мы туда вернемся. Она никогда не бывала в Нью-Йорке.
- Конечно, - сказал Джордж, - приезжай, Герби тебя проводит. На него можно положиться.
- Но у меня денег нет, - сказала Китти.
- Об этом не беспокойся; - заявил великодушный Джордж, - мы о тебе позаботимся.
- А мать отпустит? - спросил я.
Китти ответила, что матери нет до нее дела.
- Главное - отец, совсем загонял меня.
- Ничего, - сказал Джордж, - что-нибудь придумаем.
Расставаясь, она по собственному почину задрала подол и попросила понежить ее напоследок.
- Может, - сказала она - в городе я не буду такой робкой. - Потом, повинуясь порыву, расстегнула нам ширинки, извлекла члены и - чуть ли не благоговейно - поцеловала. - Я буду мечтать о вас сегодня ночью, - прошептала она, едва не плача.
- Увидимся завтра, - бросил Джордж и помахал ей.
- Понял, что я имел в виду, Хэл? Если получится ее поиметь, это будет нечто.
- У меня яйца болят.
- Попей побольше молока и сливок. Помогает.
- Лучше уж в кулак.
Это ты сейчас так думаешь, а завтра опять к ней потянет. По себе знаю. Эта маленькая сучка меня заводит… Только Герби ничего о ней не говори, не то он жуть как расстроится. Он по сравнению с ней просто ребенок. Я думаю, он ее любит.
- Что мы ему скажем, когда вернемся?
- Да скажем чего-нибудь.