Плексус

Мона шмыгнула в ванную. Через минуту она, подав оттуда голос, попросила меня присоединиться к ней. Извинившись, я вышел из комнаты узнать, что ей нужно. Она едва не затащила меня в ванную, закрыла и заперла за нами дверь, - Пожалуйста, - прошептала она,- выстави их всех отсюда, я боюсь, что-нибудь случится.

Так вот чего ты хотела? Ладно, - без особой охоты сказал я.

- Нет, пожалуйста, - умоляла она. - Выдвори их сейчас же! Они же сумасшедшие, они там все сумасшедшие.

Я оставил ее взаперти в ванной и вернулся к гостям. Тем временем Шелдон демонстрировал Осецкому зловеще выглядящий складной нож, который тоже носил с собой. Осецкий пробовал остроту лезвия большим пальцем.

Я объяснил им, что Моне нездоровится. Может, нам самое время разойтись по домам?

Шелдон немедленно вызвался сбегать и позвонить врачу. В итоге нам все-таки удалось их выпроводить: Осецкий обещал присмотреть за Шелдоном, Шелдон же протестующее заявлял, что вполне способен сам позаботиться о себе. На протяжении нескольких минут я с тревогой ожидал зловещего свиста. Интересно, что скажут копы, когда опустошат шелдоновские карманы? Но ни один звук тишины не нарушил.

Однажды, когда я раздевался на ночь, на глаза мне попалась маленькая медная пепельница, предположительно из Индии, которая мне особенно нравилась. Это была одна из вещиц, которые я выбрал в день, когда покупал обстановку: мне хотелось бы хранить их вечно. Взяв пепельницу в руки и рассматривая ее заново, я неожиданно осознал, что во всей квартире нет ни одного предмета, принадлежащего прошлому - точнее, моему прошлому. Все было новехонькое. Тогда-то мне и вспомнился маленький китайский орешек, который я хранил в детстве в маленьком железном сейфике на каминной доске в родительском доме. Как орех попал ко мне, я не помнил; наверное, его подарил мне какой-нибудь родственник, вернувшийся с южных морей. Время от времени я открывал свою копилку, в которой никогда не было больше нескольких пенсов, и извлекал оттуда орех, чтобы поиграть им. Он был гладкий, как замша, цвета бледной охры, с черной полоской, проходившей в длину точно посередине. Никогда я не видел ореха, подобного этому. Подчас я вынимал его из сейфика и днями неделями носил с собой- не как талисман, а просто потому, что он был удивительно приятен на ощупь. Для меня он был предметом вполне мистическим, и развеивать мистику мне вовсе не хотелось. В том, что историю он имел древнюю, по многу раз переходил из рук в руки и вдоволь попутешествовал по земному шару, я был уверен. Вероятно, это и делало его в моих глазах таким дорогим. Однажды, когда я был уже женат на Мод, я вдруг так затосковал по своему маленькому амулету, что специально поехал к родителям, чтобы его забрать. К своему изумлению и разочарованию, я узнал, что мать отдала его маленькому соседскому мальчику, которому он понравился. «Какому мальчику?» - хотел я знать. Но она не помнит. И считает глупым с моей стороны так беспокоиться из-за пустяка. Мы поболтали о всякой всячине, ожидая прихода отца, чтобы сесть вместе за ужин.

- А что стало с моим театром? - неожиданно спросил я. - Ты и от него избавилась?

- Давно уже, - сказала мать; - Помнишь маленького Артура, который жил в домах напротив? Он по театру чуть с ума не сходил.

- Так ты отдала театр ему! - Мне этот Артур никогда не нравился. Настоящий маменькин сынок. Но мать считала его настоящим маленьким джентльменом с такими хорошими манерами, образцовым поведением и т. д. и т. п.

Как ты думаешь, он до сих пор у него? - спросил я.

- О нет, конечно, нет! Артур сейчас большой парень и не стал бы в театр играть.

- Никогда не знаешь наверняка, - сказал я. - Пожалуй, загляну к нему и спрошу.

- Они переехали.

- И ты, разумеется, не знаешь куда?

Конечно, она не знала, а если б и знала, то скорее всего не сказала бы. Повторила лишь, что глупо с моей стороны пытаться вернуть себе всю эту старую рухлядь.

- Знаю, - сказал я, - но отдал бы все, лишь бы на них еще раз взглянуть.

- Подожди, вот появятся у тебя свои дети, купишь О им новые игрушки, намного лучше твоих.

- Лучше моего театра ничего быть не может, - страстно сказал я. И долго ораторствовал о моем дяде Эде Мартини, который потратил долгие месяцы и месяцы, изготавливая его для меня. С благодарностью вспоминая о дяде, я мысленно видел его перед собой, мой маленький игрушечный театр, стоящий под рождественской елкой. И еще - моих маленьких друзей, они всегда забегали ко мне на праздники: рассевшись в кружок на полу, они смотрели, как я управляюсь со всем тем, из чего мой театр состоял.