Хозяин кондитерской, приветливый еврей, сам вышел нам навстречу. По его виду можно было подумать, будто он решил, что мы свалились с луны. Мы тянули время, попивая принесенные напитки и всячески втягивая его в разговор, чтобы смягчить предстоящее ему неприятное известие. Он казался польщенным нашим вниманием. Решив, что подходящий момент настал, я начал рыться в кармане в поисках мелочи и, разумеется, ничего там не найдя; попросил Мону достать сумку: дескать, оставил деньги дома. Поиск повторился с тем же неуспехом. Я спросил у хозяина, невозмутимо взиравшего на это представление, не будет ли он возражать, если мы занесем деньги чуть позже, благо живем по соседству. Его великодушие было беспредельным. Он попросту предложил нам забыть об этом долге. Затем вежливо поинтересовался, где именно мы поселились. К нашему удивлению, выяснилось, что он превосходно знает нашу улицу. Нам предложили еще выпить и угостили восхитительными пирожными, мгновенно растаявшими во рту. Очевидно, ему не терпелось побольше разузнать о нас. Поскольку терять нам было нечего, я выложил все начистоту.
Значит, у нас ни гроша? Он так и подумал с самого начала, но у него не укладывалось в голове, как такая интеллигентная пара, блестяще говорящая по-английски, да вдобавок еще и коренные американцы, оказалась в столь плачевном положении в Нью-Йорке. Само собой, я сделал вид, что был бы рад любой работе. Правда, как бы ненароком, заметил, что мне не так-то легко ее найти, поскольку я не умею ничего, кроме как марать бумагу, да и то не бог весть как. Наш собеседник, однако, был иного мнения. Он заявил, что умей он читать и писать по-английски, то давно бы жил на Парк-авеню. Его история, довольно заурядная, заключалась в том, что лет восемь назад он приехал в Америку с несколькими долларами в кармане. Умудрился сразу получить работу на мраморных разработках в Вермонте. Работа была адская. Зато она позволила скопить несколько сотен долларов. На эти деньги он накупил всякой всячины, покидал ее в мешок и стал уличным торговцем. Он и глазом не успел моргнуть (почти как у Горацио Элджера), как обзавелся сначала тележкой, потом лошадью, а затем и фургончиком. Он всегда мечтал осесть в Нью-Йорке и открыть свою лавочку. По стечению обстоятельств он быстро смекнул, что здесь можно сколотить кругленькую сумму на торговле импортными конфетами. Не долго думая он накупил всевозможных сортов леденцов и карамели в ярких обертках и красивых коробках. Он в красках описывал свои похождения, начавшиеся с Коламбиа-хайтс, где мы волею судьбы сейчас обретались. Дела шли хорошо, незнание языка не стало помехой. Меньше чем за год ему удалось отложить сумму, достаточную, чтобы открыть собственное дело. Американцы, как выяснилось, страшные сладкоежки. Когда речь заходит о сладостях, они никогда не торгуются. Наш собеседник скороговоркой просветил нас о существующих ценах. Не забыв при этом рассказать, какой навар имел с каждой упаковки. И наконец заявил, что если у него получилось, то почему бы и нам не попробовать. И чтобы не откладывать дело в долгий ящик, великодушно предложил снабдить нас - заимообразно - целым чемоданом этого добра: авось мы решимся попытать счастья.
Этот человек был так добр, так искренне пытался помочь нам, что у нас не хватило духу отказаться. Он доверху наполнил огромный чемодан и дал нам денег на такси. На том мы и простились. На обратном пути я неожиданно вдохновился этой идеей. Начать с нуля. С утра. С нашей улицы. Мону, похоже, не слишком прельщала эта затея, но и она шутки ради согласилась принять в ней участие. Хотя, честно говоря, за ночь ной ажиотаж несколько поутих. (К счастью, О'Мара находился в отъезде - гостил у приятеля. Иначе он сжил бы меня со свету своими насмешками и издевками.)
На следующий день решено было начать и после полудня обменяться впечатлениями. К моему приходу Мона уже была дома. Она не выразила особого энтузиазма по поводу утренних успехов. Ей удалось продать несколько коробок, да и то с большим трудом. Рачительность, по ее словам, была не в характере наших соседей. (Нечего и говорить, что я не продал ни единой коробки. К тому времени у меня успело перегореть желание топтаться под чужими дверьми, униженно предлагая что-нибудь купить. Сказать правду, я уже готов был взяться за любую другую работу.)
Однако Мона считала, что не все потеряно, но за дело надо браться иначе. Назавтра она решила отправиться по конторам и учреждениям, где будет иметь дело с представителями сильного пола, а не с домохозяйками и прислугой. Если же и тут не выгорит, то надо попытать удачи в ночных клубах в Виллидж и, возможно, в кафе на Второй авеню. (Мысль о кафе пришлась мне по душе. Я подумал, что с этим смогу справиться и сам.)