Плексус

Найдя в его лице благодарного слушателя, Мона стала в красках описывать наш леденцовый бизнес - правда, в общих чертах. Ульрих внимал с немым изумлением. Прежде чем начать комментировать услышанное, ему хотелось узнать мое отношение ко всему этому. Прояви я словоохотливость, он тут же весь обратился бы в слух, будто и понятия не имел ни о чем подобном.

- Живут же люди! - закудахтал он. - Если бы только я мог отважиться на что-нибудь подобное. Почему со мной ничего такого не происходит? Так, значит, вы продаете сладости в кафе «Ройал»? Ну вы даете! Он покачал головой и хихикнул. - С О'Марой общаешься? - спросил он после паузы.

- Да, но скоро он уезжает. Хочет двинуть на юг. Надеется там разбогатеть.

- Надеюсь, вы не будете сильно скучать без него.

- Буду, - возразил я. - Я люблю его, несмотря на все недостатки.

Ульрих понимающе кивнул, как бы говоря, что я излишне снисходителен, хотя это и нельзя назвать пороком.

- А этот, как его, Осецкий… как он поживает?

- В Канаде. Его друзья - помнишь тех двоих - обхаживают его подружку.

- Понятно. Ульрих провел языком по ярко-красным губам. - Заботятся, стало быть. - Он издал еще один смешок.

- Кстати, - он повернулся к Моне, - тебе не кажется, что Виллидж сильно изменился, и, как водится, не к лучшему. Я на днях здорово оплошал, притащив туда своих виргинских знакомых. Веришь, мы почти сразу смотались. Куда ни ткнись, одни притоны да бордели. Может, конечно, у нас просто не хватает пороху… Есть там один ресторанчик, кажется,, где-то возле Шеридан-сквер. Ну и заведение, доложу я вам.

Мона рассмеялась:

- Это там, где вечно околачивается Минни-Кошелка?

- Кошелка?

- Ну да, педик шизанутый, он у них поет и играет на пи-Анино… и ходит в женском платье. Неужели не видел?

- Видел, конечно. Просто не знал, что его так зовут. В самую точку. Шут гороховый, ей-богу. Я бы не удивился, если бы он на люстру влез. А какой у него язык мерзкий и поганый… - Он повернулся ко мне, - Все меняется, Генри. Вообрази меня рядом с двумя степенными, чопорными виргинцами. Сказать по правде, по-моему, они ни слова не поняли из того, что он нес.

В этих притонах и борделях, как презрительно назвал их Ульрих, мы бывали постоянно. Но хоть вслух я и посмеялся над брезгливостью Ульриха, в глубине души я был с ним согласен. Виллидж и впрямь деградировал. Куда ни плюнь, сплошные злачные места, в которых ошивались педики с лесбиянками, проститутки, фальшивомонетчики, мошенники всех мастей. Я не стал рассказывать Ульриху, что, когда мы в последний раз были у Поля и Джо, там было полно гомиков в матросской форме. Какая-то похотливая сучка все норовила вцепиться Моне зубами в грудь - прямо в гостиной. Выбравшись, мы чуть не споткнулись о двух «матросиков». Со спущенными штанами они возились на балконном полу, сопя и похрюкивая, словно свиньи, дорвавшиеся до грязной лужи. Я считал, что это слишком даже для Гринич-Виллидж. Но, как уже заметил, не собирался делиться увиденным с Ульрихом: бедняга бы этого не вынес. С него хватало россказней, которыми его щедро потчевала Мона, - об отвергнутых ею клиентах-покупателях, этих залетных птицах, как он называл их, - из Уихокена, Милуоки, Вашингтона, Пуэрто-Рико, Сорбонны, да мало ли еще откуда. Он не собирался ставить под сомнение ее слова, но у него не укладывалось в голове, что вполне приличные люди могут быть так подвержены соблазнам. Добро бы она отшила их один раз, но ведь потом все повторяется снова и снова.

- Как она только с ними управляется? - вырвалось у него, но он тут же прикусил язык.

Ульрих решил переменить тему:

- Да, Генри, совсем забыл, тот человек; Макфарланд, часто спрашивает о тебе. Нед, естественно, не понимает, как тебя угораздило отказаться от такого предложения. Он постоянно твердит Макфарланду, что ты образумишься и придешь. Ты произвел на старика колоссальное впечатление. Конечно, у тебя могут быть другие планы, но если ты все же передумаешь, то бьюсь об заклад, что сможешь получить от Макфарланда все, что пожелаешь. Он как-то шепнул Неду, что готов разогнать всех, лишь бы заполучить такого, как ты. Я подумал, что нелишне тебе иметь это в виду. Никогда не знаешь, как все обернется.

Воспользовавшись секундной паузой, Мона решила, что пора и ей присоединиться к нашей беседе. Вскоре мы заговорили о бурлеске. У Ульриха была феноменальная память на имена. Он помнил не только, как звали комиков, субреток, исполнительниц танца живота за последние двадцать лет. Он мог назвать все театры, где видел их, перечислить, в каком сезоне и с кем он был на том или ином представлении. С бурлеска он перешел к музыкальной комедии, а от нее к театрализованным балам художников.