- Я там уже была, - откликнулась Мона, поспешно добавив, что встретила там того банкира, Алана Кромвеля, который как раз искал место, где можно спокойно посидеть и поболтать. Она затащила его к папаше Московицу, где играли на цимбалах и все в таком роде; Московиц купил у нее коробку леденцов, затем представил ее своим друзьям, которые тоже изъявили желание подсластиться. А потом неожиданно появился тот человек, с которым она познакомилась в первый день хождения по конторам. Его зовут Матиас. Оказалось, они с папашей Московицем подружились еще на родине. Само собой, Матиас тоже купил полдюжины коробок.
Тут Мона сказала, что подумывает заняться недвижимостьюе. Матиас, похоже, изъявил готовность обучить ее этому делу. Он считает, что с домами у нее получится не хуже, чем с конфетами. Для начала, конечно, надо выучиться водить мА-шину. Он ее научит. Это всегда пригодится, независимо от того, будет она продавать недвижимость или нет. Можно будет иногда кататься на машине. Правда, здорово? Мона продолжала трещать без умолку.
- Они с Кромвелем поладили? - Мне наконец удалось прервать этот поток.
- Еще как!
- В самом деле?
А почему бы и нет? Оба умные, интеллигентные, тонкие люди. Кромвель - алкаш, но не дурак.
- Ладно, ладно. Что за важную новость тебе сообщил Кромвель?
- А, ты об этом. Нам не удалось поговорить. Было столько народу…
- Ну хорошо. Я хотел сказать, что ты молодчина. - Немного помолчав, я добавил: Я тоже продал немного.
- Я тут подумала, Вэл,- начала она, словно не слыша меня.
Я знал, что за этим последует. И скорчил кислую мину.
- Нет, правда, Вэл, не годится тебе быть лоточником. Оставь это мне. Я легко справлюсь сама. А ты сиди дома и пиши.
- Но я не могу писать сутки напролет.
- Ну тогда читай или ходи в театр, повидай друзей. Ты совсем их забросил.
Я пообещал подумать. Она тем временем выгрузила на стол содержимое кошелька. Выглядело солидно.
- Вот патрон удивится! - сказал я.
- Ой, совсем забыла! Я видела его сегодня вечером. Пришлось зайти к нему за новой партией товара, когда все закончилось. Он сказал, что, если дела так пойдут и дальше, вскоре мы сможем открыть собственное дело.
- Отлично!
Еще пару недель дела шли прекрасно. Мы с Моной пошли на компромисс. Я таскал ее поклажу и ждал с книжкой на улице, пока Мона зарабатывала деньги. Иногда за нами увязывался Шелдон. Он не только помогал мне таскать эту тяжесть, но и, невзирая на наше слабое сопротивление, платил за ужин в еврейской кулинарии на Второй авеню, куда мы пристрастились ходить по вечерам. Там невероятно вкусно кормили. Море сметаны, редиска, лук, штрудель, бастурма, копченая рыба, всевозможная выпечка, черный хлеб всех сортов на выбор, восхитительное масло, русский чай, икра, яичная лапша и - сельтерская. Потом - домой на такси, через Бруклинский мост. Каждый раз, выходя из такси у освещенного подъезда, я гадал, какие мысли приходят в голову владельцу этих величественных каменных стен при виде жильцов, с завидным постоянством появляющихся под утро с огромными чемоданами.
Вокруг Моны постоянно толпились новые поклонники, от воздыхателей не было отбоя. А она была не в том положении, чтобы просто послать их куда подальше. Одного из них, художника-еврея, звали Мануэль Зигфрид. Денег у него особо не водилось, зато он был счастливым обладателем превосходной коллекции книг и альбомов по искусству. Мы постоянно брали у него что-нибудь посмотреть, особенно эротические рисунки. Больше всего нам нравились японцы. Ульрих даже приносил с собой лупу, чтобы не пропустить ни одного штриха.
О'Мара был за то, чтобы продать их, а затем, устами Моны, объявить, будто у нас их украли. На его взгляд, слишком уж щепетильно мы себя вели, и эта щепетильность не вызывала у него восторга.
Однажды, когда в очередной раз зашел Шелдон, чтобы отправиться вместе с нами, я дал ему посмотреть один из самых откровенных альбомов. Мельком бросив взгляд на страницу, он поспешно отвернулся. Потом закрыл лицо руками и стоял в такой позе, пока я не убрал книгу.
- Что с тобой?
Он приложил палец к губам и отвел взгляд.
- Не бойся, они не кусаются.
Шелдон не ответил, продолжая пятиться к двери. Вдруг он схватился руками за горло и стремглав выскочил в туалет. Его рвало. Вернувшись, он подошел, взял мои руки в свои и сказал еле слышно, умоляюще глядя мне в глаза: - Ни в коем случае не показывайте их миссис Миллер. - Его голос понизился до шепота.
Не желая спорить, я приложил два пальца к губам, как бы давая слово, и понимающе кивнул:
- Как скажешь.
Он почти безотлучно находился при нас. Когда я бывал не в настроении разговаривать, он терпеливо стоял у меня за спиной как истукан, пока я читал. Через некоторое время мне осточертело пребывать в компании хлопающего глазами идиота. Мона была только рада, когда в очередной раз я сказал, что останусь дома. Она будет себя менее скованно чувствовать. Нам всем от этого будет только лучше.