Плексус

Он разразился кашлем. Успокоившись, достал коробку сигар:

– Сигару не хочешь, Ген? Чуть пересохшие, но зато настоящая «гавана».

– Ты сумасшедший. Я собираюсь спать. Покойной ночи!

– Ладно. Не возражаешь, если я немного почитаю?

Он взял несколько больших страниц, выдранных из словаря. Глаза у меня были закрыты, я уже почти спал, но слышал его бубнение.

– Я на тысяча пятьсот четвертой странице уже, – говорил он. – Полный словарь, не сокращенный. «Миндалевидный». Что за слово! Если бы я был как Мафусаил, непременно иногда вставлял такие слова. Ты спишь? Странно, однако, что остается в памяти от всего этого мусора и словоблудия. Иногда самые обычные слова и есть самые странные. Такое слово, например, как «усопший». «Покойный» произносится естественно и легко, но «усопший»! Или возьми слово «пасха» – держу пари, ты никогда не задумывался о его происхождении. Английский язык – безумный язык, ты это знаешь? Только вообрази такие слова: «архистратиг» и «архангел», или «акафист», или «синдром», или «баядерка», или «антимонии». Погоди-ка, вот еще смешней: «довлеющий». Или «чреватый» – разве это не смешное слово? Или возьмем «акне» или «цирроз» – трудно представить, как кто-то изобретает подобные слова, что скажешь? Язык – это тайна, покрытая мраком. Чем дальше я углубляюсь в этимологию, тем меньше понимаю. Меня удивляет, что ты еще не прочел словарь насквозь. Или прочел? Знаю, ты пытался читать Библию. Словарь, мне кажется, куда забавней. Он даже еще безумней, чем Библия… Стоит просто взглянуть на некоторые слова, просто покатать их на языке, чтобы настроение улучшилось. Вот тебе несколько наугад – какими любили пользоваться в старину: «анаколуф», «выспренный», «апофеоз», которые ты, между прочим, всегда неправильно произносишь. Надо говорить – «апофеоз». Смысл некоторых слов точно соответствует их виду или звучанию: «мишура», «штуковина», «махина», «юноша», «стенание». Самыми кошмарными словами, думаю, мы обязаны англам и ютландцам. Ты когда-нибудь заглядывал в книгу на шведском? Вот тебе безумный язык! И только подумать, когда-то мы так говорили… Слушай, я не собираюсь не давать тебе спать всю ночь. Не обращай на меня внимания! Я должен заниматься этим каждый вечер, потому что дал себе слово. Прекрасно понимаю, что толку никакого не будет. Но что-то во всем этом есть, Ген, в том, что я читаю и читаю словарь. Да, сэр! Прочитав страницу, я подтираю ею зад. Как тебе это нравится? Это как поставить в конце книги «Finis»[102].

12

Не много понадобилось времени, чтобы наше подпольное заведение превратилось в своего рода частный клуб и рекреационный центр. На кухонной стене – длинный список имен. Против каждого имени мелом проставлены суммы, которые нам задолжали друзья, единственные постоянные наши клиенты.

Роберто и Джордж Иннесы иногда заявляются после полудня, чтобы пофехтовать. Если их нет, О’Мара, Нед и я играем в шахматы у окна в задней комнате. В случае появления важного клиента, вроде Матиаса, мы выскакиваем в окно на задний двор, перемахиваем через низкий забор и оказываемся на соседней улице. Изредка ближе к вечеру на пару часов приходит Ротермель потрепаться с Моной один на один. За эту привилегию он платит ей десять-двадцать долларов.

Если вечер «нерабочий», мы выпроваживаем кредитоспособных посетителей пораньше, сдвигаем столы и играем в пинг-понг. Мы устроили настоящий турнир и постоянно проводим встречи. В перерывах холодная закуска с непременными пивом, джином или вином. Когда спиртное кончается, идем на Аллен-стрит за святым вином. «Матчи на звание чемпиона» обычно происходят между Артуром Реймондом и мной. Счет бывает фантастическим. Под конец я обычно поддаюсь ему, потому что ему так ужасно не везет… Спать ложимся всегда на рассвете.

Как-то вечером заявился Ротермель и с ним несколько его закадычных дружков, приехавших из своих джерсийских болот. Все судьи да политики. Заказывали, само собой, самое лучшее.

Все шло гладко, пока вдруг не зашел Тони Маурер с красивой натурщицей. Почему-то Ротермель тут же невзлюбил Тони, то ли тот был слишком коротко острижен, то ли слишком боек, по мнению Ротермеля. Я как раз обслуживал Тони, когда Ротермель покинул свой столик в задней комнате, намереваясь затеять ссору. Видно было, что он уже порядком набрался. Неприятный тип, даже когда трезв. Я пока отступил в сторону, с удовольствием глядя, как Тони Маурер хладнокровно парирует наскоки Ротермеля. Но когда его оскорбительные выпады перешли всякие границы, я решил, что пора вмешаться.

– Тебе лучше вернуться к своему столику, – сказал я спокойно, но твердо.

– Кто ты такой? – прорычал он.

Разозленный, но оставаясь совершенно невозмутимым, я сказал:

– Я кто такой? Я тут хозяин.

Ротермель презрительно фыркнул. Я взял его за плечо и, развернув, подтолкнул в направлении другой комнаты.

– Убери руки! – завопил он.

К счастью, в этот критический момент на помощь мне пришли его друзья. Они отволокли его обратно к столику, словно мешок картошки. Затем вернулись, чтобы принести извинения Тони Мауреру и Моне.