Племя деревьев. О чем говорят корни и кроны

Отчаяние, недоумение, страх за будущее никогда не волновали нашу общину. На протяжении миллионов лет принадлежность к Эдревии была синонимом счастья. Теперь что-то менялось, и товарищи это отчетливо осознавали.

Находиться вместе со всеми было приятно, но нам предстояло найти Пино. Мы отсоединились от сети и начали прочесывать район пожара, насколько это было возможно.

Пино жил в самом центре охваченного пламенем района, там, куда в данный момент нельзя было даже и думать зайти. В любом случае это было бы бесполезно: никто не выжил. Единственная надежда, как нам сказали некоторые товарищи, пришедшие туда, как и мы, в надежде услышать новости, – что Пино успел переместиться до того, как огонь распространился. В таком случае, скорее всего, он отправился к месту сбора, устроенному Мерцающими у подножия холма.

В пункте сбора тысячи обожженных, усталых и почерневших от пепла Мерцающих спокойно ждали ночлега. Мы с Лизеттой разделились, спрашивая у всех о Пино. Это был один из худших моментов в нашей жизни. Его нигде не было, и вообще никто не видел его в ту ночь. Мы продолжали двигаться вверх по склону, переходя от одного участка пожара к другому, когда Дарраг и Пальма принесли долгожданную весть: Пино цел и невредим и ждет нас.

Мы встретили его у горящего Юэна. Испачканный пеплом, усталый, но в остальном в прекрасной форме:

– Дорогие друзья, простите, что не известил вас раньше. Пожар… эмм… заставил меня быстро перебраться в безопасное место. Потом на помощь пришли другие. Я не подумал, что вы, должно быть, беспокоитесь.

– Главное, что ты здоров, – радовалась Лизетта. – Ты нужен нам в наилучшей форме, чтобы навести тут порядок. Ты ведь слышал, что говорили сегодня товарищи? Все знают, что нечто опасное навсегда изменит Эдревию. Все боятся, но не знают, чего именно. Мы не можем этого допустить.

– Летописец сказал, что завтра нужно обсудить, что делать, – вставил я. – Однако полагаю, что смерть Юэна отодвинет обсуждение на несколько дней. А пока могу предложить пойти отдохнуть. Нам больше нечего здесь делать, а впереди ждут утомительные дни.

Я предложил Пино пожить рядом со мной на Пьян-ди-Меццо, пока его холм не станет снова пригоден для жизни, и мы улеглись спать.

Дождь, который после долгих месяцев снова пошел в Эдревии, наконец-то потушил ночной пожар и освежил воздух.

Утром свинцово-серое небо обещало, что в течение дня выпадет еще больше осадков. Это была хорошая новость: каждый товарищ сможет пополнить свои запасы воды, вернув себе блеск, упругость и молодость. Нескольких часов дождя достаточно, чтобы стереть следы месяцев засухи. Теперь, когда листья, покрытые росой, возобновили фотосинтез, а обилие воды в тканях сделало всех сильнее и выносливее, в общину вернулись и оптимизм, и вера в будущее. Мы ложились спать в самом мрачном отчаянии, а проснулись полными сил и надежды.

Только Пино хмуро наблюдал за дождем. В его глазах то, что сейчас идет дождь, было настоящим оскорблением: если бы это случилось накануне вечером, многие остались бы в живых, и наш Примул не лежал бы на земле, превратившись в головешку. Пино воспринимал все как личное оскорбление: будь его воля, он даже отказался бы впитывать воду корнями.

– Разве ты не видишь, Лорин, очевидный замысел, который лежит… эмм…. за всем этим?

– О каком замысле ты говоришь? Я вижу лишь ужасное несчастье и череду трагических событий.

– Нет, это нападение на нашу любимую Эдревию. На ее жизненный уклад. Кто-то или что-то стоит за происходящим.

– Да, Пино, климатические изменения, вот что за этим стоит. Больше ничего. Мы поймем, от чего это зависит, и если да, кто за это в ответе.

Пино провел бессонную ночь. Усталость за время путешествия и ужасный опыт пожара требовали выхода. Он почти бредил.

– Может быть, ты и прав, Лорин, я не знаю, что со мной происходит. Я несу чушь. Прости, я … эмм… неважно себя чувствую.

– Тебе нужно отдохнуть, чтобы восстановить силы и ясность ума. Больше не о чем беспокоиться.

Я очень на это надеялся. Во время пожара Пино потерял многих друзей. Он смотрел, как они горят, и не мог ничем помочь. Мне хотелось знать, что чувствует товарищ, переживший такое, и я подсоединился корнями к его корням. Это была форма участия, возможная, но редко практикуемая, за исключением нескольких товарищей, обученных решать такие задачи.

В тот самый момент, когда мои корни соединились с корнями Пино, вся его боль, образы пережитого, чувство вины за то, что он якобы мог сделать, и за то, что просто выжил, обрушились на меня с такой силой, что мне пришлось напрячь каждую крупицу воли, чтобы вынести это. Ощутить всю силу чужой боли – разделить ее – удел святых. А я таковым не являлся. Я сопротивлялся несколько секунд, а потом отдернул корни.

Пино улыбнулся:

– Спасибо, друг мой. Теперь ты понял?

Я легонько погладил его и ушел, не в силах произнести ни слова.