Плен

Тело пронзило острой болью. Сжало, и все вокруг запульсировало раскатами острой боли, разрывающей эти комочки, – в желудок, легкие, голову, по ногам. Лечь и сжаться в позе эмбриона, чтобы удержать сердце внутри. И подступающая неумолимость – нет. Смерть правильнее и вернее сейчас. Спасать нечего. Жить дальше нечему. Все, что есть в тебе, – несколько уродливых комочков слизи, бактериальная масса, плесень, наросшая на чем-то тоже не твоем. Чудом собравшаяся вместе и разросшаяся по форме человека.

Нет, не от боли люди шагают под машины и выходят из окна. Не от боли. От отвращения. От брезгливости. От понимания, что спасать нечего. Ты омерзительная слизь. И нет в тебе никакой волшебной искры и жажды жить. Никакого облегчения, как после сильной боли. И никаких сил это продолжать.

Только маленькая, как каменная песчинка, обнаружившаяся внутри этой слизи бойцовская точка. НИНА.

Нет, Пустота, я есть. Я могу быть слизью, я могу хотеть смерти, я могу умереть, но потом, а пока Нина в опасности, мне есть зачем жить.

И все встало на места – член, туалет, ванная, все вспомнилось во всей ужасающей простоте и обыденности. Катя уже выскочила из метро, и ее вырвало прямо посреди улицы. Она по привычке попыталась наклониться вперед и распереться – знала, что потеряет сознание. Но осталась в том же положении. Она была в себе. Она видела, что происходит, и могла даже контролировать тошноту. Все видела и чувствовала. Ощущение оказалось так себе. Но воображала Катя себе все куда страшнее. Ее пугал именно сам момент потери сознания. Казалось, что происходящее настолько чудовищно, что организм просто не может этого вынести. А на деле даже забавно. Чувствуешь себя маленьким брандспойтом. Интересно, на какое расстояние может блевануть человек?

Катя опомнилась. Она сидела посреди улицы, на лавке перед отвратительной лужей, и на нее посматривали. Вытерлась рукавом, а потом попыталась собрать салфетками лужу, но ничего не вышло. Зашла в магазин, купила воды, попила и полила на лужу. Вода растеклась под ноги идущим, и Кате стало неприятно думать о том, сколько грязи она развела. Наверное, нужно было обсудить с психиатром. Самой вспоминать о том, что произошло, не хотелось. Тошнота отступила. Стало радостно от того, что Катя больше не теряет сознание, когда тошнит. Хотелось даже проверить, но желудок был пуст.

– Мой отец заставлял меня сосать ему и бил, когда я хотела рассказать маме, – доложила Катя по телефону. – Мое сознание это вытеснило, но именно поэтому я теряла сознание, когда блевала. Теперь не теряю. Спасибо.

Катя положила трубку. Психиатр ничего не успела сказать или не слышала. Но теперь это было уже не важно.

22:19. Вадим

Вадим вспоминал. Ему казалось, что у них с Дэном было очень особенное, настоящее, действительно большое чувство. Такой же одинокий, как и он сам, тоже без семьи и тоже нашедший в Вадиме понимание. Они так быстро сошлись, так быстро подружились, что было больно знать, что параллельно с ним у Дэна были еще и другие люди, с которыми ему тоже было хорошо. Вадим вспомнил, как мучился этим еще в самом начале их дружбы.

Дэн постепенно перестал пожимать ему руку при встрече и начал обнимать. Вадим чувствовал, что больше всего ждет даже не самого Дэна, а этих объятий при встрече и прощании. И еще, когда они смотрели вместе телевизор. Дэн любил только фильмы, где стреляют, а Вадиму было все равно. Ему нравилось, что во время просмотра они сидят совсем близко, развалившись на диване, и Дэн иногда прикасается к нему плечом. Нравилось незаметно рассматривать его. Особенно шрамы от бритвы на запястьях, разбитые костяшки пальцев и татуировку на плече, когда Дэн приходил в майке. Вадим думал, что это красиво, но, конечно, очень глупо, как и сам Дэн. Как-то Дэн остался на ночь. Пришел поздно и сказал, что у мамки там очередной хахаль, который стонет, как лось в лесу. Вадим не понял, почему именно лось, но когда спросил у Дэна, тот засмеялся и сказал, что не знает.

Спать Дэн лег на кровати его брата Дани, и Вадим долго не мог заснуть, прислушиваясь к неровному дыханию. Дэн вскоре уснул, а Вадим так и пролежал до утра, глядя на то, как по накрытому одеялом с головой Дэну пробегают тени. Ему казалось, что Дэн – это Даня или даже он сам, только маленький, он боится теней и потому спит, укрывшись с головой. Хотелось сказать ему, что тени – это фигня, они никогда не нападают, только ползают и пугают, но Дэн уже спал.

Утром, глядя на спящего Дэна, Вадим ощутил странное желание прижать его, обнять как котенка, до хруста, внутри все защемило и захотелось плакать. Это было еще и похоже на то необычное и сладостное возбуждение, которое он испытывал от женщин. И он вдруг понял.