Плененная фаворитка

Наместница хазнедар-усты[18] расхохоталась грубым и неприятным смехом: – И чему тебя учили в ода[19]? Ты глупа, как курица! Приступай к работе! – прохрипев эти слова, Махджемаль уверенными шагами пошла по лестнице вниз, опираясь руками о перила, чтобы не упасть. С годами груз проживших лет лег на эту женщину с неминуемой силой. Постаревшее тело достаточно ослабело, и больше не могло нести бремя власти. А Интисар Хатун, в рассвете своих сил, вполне могла занять должность старшей калфы. Но, к сожалению, судьба не дает шанс дважды. Женщина испытала уже все сладость величия тогда, когда была возведена на султанское ложе. В те дни, молодой султан, только вошедший на трон, был уязвим и толком ничего не понимал в любви. Еще бы, восемнадцатилетний государь был так завален работой и делами, что не мог даже минутку уделить внимания женщинам. А валиде-султан, очень умная дама, подыскала такую наложницу, которую после первой ночи будет не так уже легко забыть. Интисар покорила сердце владыки, стала его госпожой. И уже никто не сомневался, что именно черноглазая брюнетка станет не только султаншей, но и полноправной правительницей, управлявшей политически и государственными делами. Интисар забеременела, но ребенок оказался мертвым. Безутешный Абдул-Рашид перестал уделять внимание своей фаворитке. Забыв про нее, он увлекся Ихтидаль Султан, которая с легкостью родила сына и уничтожила, и так, неопасную, соперницу. Девушку отослали из верхнего гарема и собрались выдать замуж, но Зильхиджа Султан позаботилась о несчастной. Вместо ссылки Интисар получила должность банной девушки, которая должна была мыть уважаемых женщин Сераля. Жалованье Хатун резко уменьшилось, а все украшения и дорогие ткани перешли к Ихтидаль.

Погруженная в свои глубокие мысли, Арабелла сняла платье и приступила к нижней одежде. Но женщина остановила ее: – По нашим традициям, женщина не может снимать сорочку даже во время купания. Ибо нагота является грехом.

Не став спорить, дочь герцога взобралась в лохань. На удивление, вода не была горячей, а довольно прохладной.

Арабелла долгое время наблюдала за Интисар, за ее ровными, сдержанными движениями и кротким взглядом.

– Что со мной будет? – резко спросила молодая женщина, когда купание подошло к концу.

Служанка лишь удивленно посмотрел на нее: – Откуда мне знать, Хатун? – невозмутимо пролепетала рабыня, давая дочери герцога гемлек[20]

и дизлык[21].

– Интисар Хатун, ты отлично знаешь, что ожидает таких, как я. Не нужно от меня скрывать то, что я вижу своими глазами.

– Тогда если ты знаешь, зачем меня об этом спрашиваешь? Что ж, если ты желаешь услышать все собственными ушами, я тебе скажу: одалиски – это ничто и никто, лишь бездушные рабыни. И ты, дорогая моя, одна из них. В нижнем гареме ты будешь каждый день вянуть, как роза. И не вернется к тебе больше ни красота, ни молодость, – с трудом призналась Интисар, пряча покрасневшие от слез глаза под чадрой.

– Но ведь тебе удалось не сгнить в рабстве. Ты смогла покорить султана, даже забеременеть, – в голосе Арабеллы послышалась зависть и ревность.

– Я не была одалиской, а сразу попала в верхний гарем. Передо мной приоткрылись врата рая быстро, незаметно. Я никогда не забуду того дня, когда валиде-султан, пуст Аллах дарит ей здоровье, сказала мне о том, что я пойду в покои повелителя не как служанка, а как избранная наложница. Абдул-Рашид…. Как он был нежен со мной, как ласкал, прижимал к себе, целовал, обещал золотые горы. Какой же легкомысленной и доверчивой я тогда была! Думала, что полученное счастье никуда не убежит, но, к сожалению, глубоко заблуждалась. Враги уже тогда рыли мне яму, ожидая того, что я, в конце концов, сделаю безрассудный шаг. После тех ужасных родов Абдул перестал даже переступать порог моей опочивальни, ибо знал, что уже кроме слез и рыданий я ему ничего дать не смогу, – женщина смахнула непрошеные слезы рукавом, сокрушенно вздыхая. Она и сама не хотела отворять врата соей души незнакомке. Мысленно ругая себя за проявленную слабость, отвергнутая икбал прошептала почти беззвучно: – Но не теряй надежды, девушка. С твоей красотой и умом ты должны не в рабстве томиться, а быть на вершине славы и любви. Но…, – речь Интисар прервали шаги Махджемаль.

– Она вернулась, чтобы забрать меня в нижний гарем! – в ужасе проговорила мадемуазель де Фрейз, резко вставая со скамьи.

Жестом женщина приказала Арабелле замолчать: – Тише, эта бесчестная готова на все. Будет лучше, если ты не будешь с ней ссориться, – прошептала банная служанка. Девушка не успела ничего сказать, как в хамам вошла старшая калфа.

– Идем со мной, Амин, – приказала Махджемаль калфа.

– Как Вы меня назвали? – удивленно спросила дочь герцога, расправляя складки смятого передника.

– Амин, – совершено равнодушно ответила старая дама, рассматривая новое платье Арабеллы: – Амин – это значит, непокорная. Скажи, пожалуйста, кто осмелился дать тебе это? – недружелюбно процедила сквозь зубы Махджемаль.