Пленник

— Странно, но меня с утра томит предчувствие, что я отсюда не уеду… потому что со мной случится что-то страшное.

— Выкиньте это из головы! Уж не заразились ли вы суеверием от местных жителей?

Наступила пауза. Лейтенант посмотрел на часы. Учительница поняла смысл этого взгляда:

— У вас с ней назначена встреча сегодня вечером?

Он чуть было не солгал, что нет.

— Да, через пятнадцать минут. Я должен проститься с нею.

Лейтенант знаком подозвал официанта и, когда тот подошел, попросил счет. Он взглянул на учительницу.

— Не знаю, как мне вас благодарить…

Она прервала его движением руки.

— Благодарить не за что… Мы обменялись признаниями. Может быть, чем-то помогли друг другу. — Затем она добавила совсем другим тоном: — Моя машина у дверей ресторана. Хотите, я вас подвезу?

— Нет, спасибо. Я пойду пешком.

— Понимаю. Пойдете в обществе своих призраков… Но пожалуйста, не принимайте близко к сердцу то, что они вам нашептывают. Поверьте, память далеко не всегда наш друг.

Он расплатился, и они пошли к выходу. Проходя мимо сутенера, который при его приближении выпрямился и улыбнулся, возможно ожидая ответной улыбки, лейтенант почувствовал слепое бешенство, желание раздавить червяка. (Мальчик, сырой сад, грязь, слизняк, слизь на подошве.) Учительница мягко взяла его под руку.

— Что бы ни было, лейтенант, помните одно: нам надо научиться жить в мире с самими собой и со своим прошлым. И мы должны — почему бы нет? — включить самих себя в число тех, кого нам следует простить…

У дверей «Райской птички» после долгого прощального рукопожатия учительница поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

Выйдя из ресторана на улицу, лейтенант почувствовал себя так, словно после купания в свежей прохладной воде он сразу погрузился в горячее густое масло. Бремя ночи легло на его тело и душу. Высокие пальмы, тянувшиеся вдоль набережной канала, были неподвижны. В небе, подобно недремлющему оку, тускло блестела круглая желтая луна. Издалека — за десять километров? за двадцать? — доносился грохот орудий.

Лейтенант медленно пошел по направлению к «Каравелле». По его лицу и телу стекали струйки пота, пропитывали одежду. От канала тянуло запахом воды, гнилого дерева и тошнотворно приторным ароматом цветов… Лейтенант увидел себя шестнадцатилетним мальчиком — он неловко и вместе с тем гордо вручает учителю тетрадку с сочинением, в котором сравнивает полную луну с сияющим лотосом, плавающим в голубом озере неба… Теперь он был сыт лотосами по горло. С первого же дня в этой стране цветок лотоса преследовал его повсюду. Рисунки, вышивки, лепные украшения, воспроизводящие форму лотоса. Лотосы в вазах. Лотосы во рвах крепости. Лотосы в садовых прудах. Кушанье из семян лотоса с рисом… Город иногда казался ему грязной потаскухой, которая душится эссенцией лотоса.

Лейтенант шел и думал о женщине, с которой только что расстался. Что означал ее прощальный поцелуй? Сестринскую нежность? Или, может быть, сострадание?.. В нежность поверить он не мог, сострадание отвергал. Он хотел любви, но не сострадания. Как бы там ни было, учительница стала прошлым. Они больше никогда не встретятся! Сейчас он идет на свидание с Ку в последний раз… Потом Ку тоже останется только в хранилище его памяти. И этот образ постепенно начнет блекнуть, размываемый водами времени. Жизнь очень странная вещь…

Он прошел мимо какого-то открытого окна и увидел в комнате алтарь, на котором курились благовония. Он почувствовал этот навязчивый запах и вспомнил день, когда в юности из любопытства забрел в единственную католическую церковь их города и остался там до конца богослужения, очарованный обрядом, пышным облачением священника, органной музыкой, сверканием дарохранительницы, тайной причастия — тело и кровь Христовы, — а потом вернулся домой, ощущая себя бесконечно виновным, потому что предал собственную религию, томясь желанием преклонить колена перед своим священником, покаяться и в этом грехе, и во многих других, которые его мучили… но с горечью вспомнил, что его церковь не признает таинства исповеди.

У него снова заболела голова, словно ее сдавили обручем. Он нащупал в нагрудном кармане пакетик с аспирином. Надо будет проглотить пару таблеток, как только он поднимется в комнату, где его ждет Ку. В другом кармане он потрогал футляр с кольцом… Бирюза. Глаза учительницы. Ему было бесконечно жаль ее. Как все это печально, жестоко, бессмысленно! «Нам надо научиться жить в мире с самими собой и со своим прошлым». Она поцеловала его в щеку… хотя и знала, что у него в жилах течет негритянская кровь. «Слова — только тени». Возможно. Но слова могут ранить. Иногда могут убить.

Уличные фонари горели тускло. Прохожие на тротуарах казались бесплотными, как сновидения. По набережной изредка проезжал автомобиль или велорикша. Луна следила за ним, как неумолимое око без век.

На углу стояли трое морских пехотинцев, негры. Один из них воскликнул:

— Чертова страна! Чего бы я только ни дал, чтобы оказаться сейчас дома!