Пленник

Я смотрю на фоторобот, а фоторобот смотрит на меня. Детектив переводит взгляд с меня на экранную физиономию, как сводник, пытающийся угадать, на сколько мы подходим друг другу. Лицо чужое. Может быть, это и есть Горазд, я, если честно, без понятия.

– Скорее да, чем нет, – говорю я.

– На вас похож, – говорит детектив.

– Вовсе нет, – возражаю я.

– Окей, не похож, – отступает детектив.

– А можете вернуться на несколько шагов назад? – спрашиваю я.

– Что-то подправить?

– Не подправить, а убрать. Волосы, уши, глаза…

Он следует моим указаниям. Исчезают брови, высокий лоб, подбородок. Вскоре остается только овал лица. Зияющая пустота, которая тем не менее, обращена в мою сторону.

– Так больше похож, – говорю я.

Глава двадцать девятая

Говорят, что человеку перед смертью показывают короткометражку, слепленную из самых значимых событий его биографии. “Жизнь пролетает перед глазами”, – говорят в таком случае. И да, это особенно применимо к тем, кто точно знает, что жить ему осталось недолго. Ведь чем, собственно, еще развлечься такому человеку, кроме как воспоминаниями о прожитом.

Вот и я ни с того ни с сего вспоминаю детство. Точнее, не целиком детство, а отдельные эпизоды, вырванные из контекста и хронологии. Если рассказать их кому-то, то он и не поймет, как рассказчику жилось в этом самом детстве. Да я, если честно, и сам сейчас ничего не понимаю насчет моего детства и в целом – прошлого. Как будто это и не мое прошлое.

Помню, как принес домой птенца из разоренного гнезда и закормил его досмерти.

Помню, как на велосипеде отказали тормоза во время спуска с горки.

Помню, как выдумывал праздники на каждый день, чтобы было что праздновать: День грязных подмышек, День свободы тараканов, День сломанного телевизора, День стремной музыки.

Помню, что был такой сериал – “Квантовый скачок”. Главный герой мало того, что путешествовал в прошлое, так он еще и “переселялся” в незнакомых людей и должен был от их лица изменить ход неблагоприятных событий. Спасти Джона Кеннеди, например. Самый интересный для меня момент заключался не в том, как он это сделает, а в том, как поймет, кто он такой и зачем он здесь оказался. Иногда я “играл” в “Квантовый скачок” в домашних условиях. Роль я исполнял старательно. Сразу после утреннего пробуждения я отыскивал в “чужой” квартире зеркало и смотрелся в него изо всех сил, изучая свою “новую” личность. Осторожно “знакомился” с родителями, стараясь отвечать так, чтобы никто не заподозрил, что их сына заменил пришелец из будущего. От этого зависел успех операции. Я даже придумывал себе миссию, правда, она была гораздо проще тех, что выпадали на долю героя настоящего “Квантового скачка”. Мне некого было спасать, и задача, как правило, сводилась к выполнению ежедневных обязанностей. Допустим, сходить за хлебом или выучить уроки. Я убеждал себя, что это дело планетарного масштаба. Пренебречь его выполнением означало развязать Третью мировую.

Помню день смерти моего дяди. Его убили. Я знал немногих, кого убили, и он был одним из них. “Знал” слишком сильно сказано, дядю я скорее помнил. Да и то не всего, а так, урывками. Я не помнил, как он выглядел, не помнил в нем ничего, за что его можно было бы убить, не помнил, чтобы он мне что-нибудь дарил или отбирал. И да, это очень странно, что я помнил день его смерти. В тот день мы ездили в цирк, и когда вернулись, кто-то сказал, что дядю убили. У меня не получилось почувствовать, что он умер, ведь я только что вернулся из цирка, где были львы и акробаты, и, конечно, было сложно перестроиться.

Мой дядя, как и мой дед, водил грузовик. Он однажды взял меня покататься с ним, и мы поехали по каким-то дядиным делам. Долго колесили по городу, пока не пристали к какому-то магазину.

– Я быстро, – сказал дядя, выскочил из кабины и пропал минут на пятнадцать.

Сначала было занимательно сидеть и разглядывать прохожих через лобовое стекло, но ребенку легко почувствовать себя брошенным. Вглядываясь в каждого, кто выходил из магазина, и не узнавая в нем дядю, я запаниковал и принялся мелко всхлипывать. Я бы побежал следом за ним, но знал, что нельзя оставлять машину, да и скорее всего меня заперли. Я одиноко и тяжко переживал эту пятиминутную драму.

Когда он появился, то спросил без особого интереса:

– Ты чего ревешь?

– Ничего, – сказал я.

– Испугался, что ли, чего-то?

– Нет.

– Ну и правильно.

Я не хотел, чтобы мы говорили на эту тему, поэтому спросил с некоторым намеком, мол, не пора ли:

– Мы сейчас домой поедем?

– Да, – сказал он и завел мотор.

– А как мы поедем? – спросил я, видимо, имея в виду, как вообще после такого можно куда-то ехать.

– Ну как поедем? Так и поедем. Молча, – ответил дядя.

Думаю, будь он здесь, он что-нибудь придумал бы. И сделал все как надо – четко, быстро и, конечно, молча.

Глава тридцатая

Проходит две недели, от него ни ответа ни привета. Каждый день ожидания истончает расшатанные нервы. Я все лучше понимаю, что человек в безликом офисе – моя последняя надежда, ибо сам я уже ни на что не годен.