Только тогда впервые я усомнился в верности Бауэра. Я вдруг осознал, как мало мне о нем известно. Три быстрых движения руки позволили мне убедиться, что письмо, коробка и револьвер находятся при мне. Если Бауэр охотился за чемоданом, то это его ошибка. Начальник станции стоял в тусклом свете газового фонаря, свисающего с потолка, не обращая внимания на мои движения. Я повернулся к нему.
– Скажите моему слуге, когда он появится… – начал я.
– Сегодня он не появится, – не слишком вежливо прервал меня чиновник. – Сегодня больше не будет поездов.
– Скажите, чтобы он сразу же отправлялся в отель «Винтенбергерхоф». Я еду туда.
Времени было мало, и я не хотел заставлять мистера Рассендилла ждать. Кроме того, нервничая из-за изменившихся обстоятельств, я стремился выполнить поручение как можно скорее. Что случилось с Бауэром? К этому вопросу добавлялся другой, казавшийся каким-то изощренным образом связанным с моей теперешней ситуацией: почему и куда граф Люцау-Ришенхайм отправился из Штрельзау за день до моего отбытия в Винтенберг?
– Если он появится, я передам ему, – сказал начальник станции, окидывая взглядом привокзальную площадь.
На ней не было ни одного экипажа! Я знал, что вокзал находится на окраине города, так как проезжал через Винтенберг во время свадебного путешествия три года назад. Дополнительная трата времени, связанная с необходимостью идти пешком, усилила мою досаду.
– Почему нет экипажей? – сердито осведомился я.
– Обычно их очень много, – ответил начальник станции, – и этим вечером было бы достаточно, если бы не злополучное обстоятельство.
Еще одно злополучное обстоятельство! Моя экспедиция казалась обреченной на то, чтобы стать их жертвой.
– Перед вашим поездом подошел пригородный, – продолжал начальник. – Как правило, в нем почти не бывает пассажиров, но сегодня вечером прибыло человек двадцать или двадцать пять. Я сам собирал билеты – они все сели на ближайшей станции. Это не так уж странно – там хорошая пивная на открытом воздухе – но каждый из них сел в отдельный экипаж и отъехал, смеясь и перекрикиваясь с другими. Когда прибыл ваш поезд, оставались только два экипажа, и их тут же заняли.
Само по себе это ничего не значило, но я спросил себя, не входило ли в план лишить меня не только слуги, но и экипажа.
– Что это были за люди? – спросил я.
– Самые разные, – ответил начальник станции, – но большинство из них выглядело убого. Сомневаюсь, что у некоторых были деньги на поездку.
Мое беспокойство усилилось. Хотя я боролся с ним, называя себя бабой и трусом, должен признаться, был порыв попросить начальника станции составить мне компанию во время прогулки до отеля. Но, помимо нежелания демонстрировать, очевидно, беспричинную робость, я не хотел привлекать к себе внимание. Никто не должен был заподозрить, что у меня при себе нечто ценное.
– Ну, ничего не поделаешь. – Застегнув тяжелое пальто, я взял в одну руку саквояж и трость и спросил дорогу к отелю. Мои несчастья сломили равнодушие начальника станции.
– Идите прямо по дороге между тополями, сэр, – с сочувствием сказал он. – Через полмили начнутся дома. Ваш отель на первой площади справа.
Я сухо поблагодарил начальника, не вполне простив ему недавнюю невежливость, и двинулся в путь. Покинув освещенную привокзальную площадь, я осознал, что уже совсем стемнело – тени высоких деревьев усиливали мрак. Я едва видел дорогу и часто спотыкался на неровных булыжниках. Фонари были редкими и тусклыми, а прохожие отсутствовали вовсе, словно я находился за тысячу миль от любого жилого дома. Мне не давали покоя мысли об опасности. Я начал вспоминать все обстоятельства моей поездки, придавая каждой мелочи зловещий смысл, увеличивая значение всего, что могло казаться подозрительным, и обдумывая в свете новых обстоятельств каждое выражение лица и каждое слово Бауэра. При мне было письмо королевы, и я многое бы дал, чтобы рядом был старик Запт или Рудольф Рассендилл.
Когда человек подозревает, что ему грозит опасность, он должен не ругать себя за трусость, а вести себя так, словно эта опасность реальна. Если бы я следовал этому правилу, повнимательнее всматриваясь в обочины у дороги и землю под ногами, то, может быть, успел бы избежать ловушки, вытащив револьвер или уничтожив драгоценную ношу. Но я был слишком поглощен своими мыслями, а все, казалось, произошло за минуту. Когда я пришел к выводу о беспочвенности моих страхов и решил выбросить их из головы, я услышал тихий, напряженный шепот и заметил две или три фигуры в тени тополей на обочине. Внезапно они метнулись ко мне. Покуда я мог бежать, сопротивляться не следовало – я помчался вперед к огням города и силуэтам домов, находившимся примерно в четверти мили от меня. Вероятно, я пробежал ярдов двадцать, возможно, пятьдесят – точно не знаю, – но внезапно споткнулся и упал – поперек дороги была протянута веревка. Я лежал лицом в грязи. Один из преследователей придавил меня коленом, а другие схватили за руки. Кто-то выхватил у меня саквояж.
– Переверните его, – приказал чей-то голос.