В памяти запечатлелась еще одна сцена. В скором поезде Варшава – Москва мелкая пыль, поднимающаяся от непокрытой гравием железнодорожной насыпи, проникала в наши глотки и легкие. Смешиваясь с паровозной копотью, она оседала на нашей одежде и лицах. Она покрывала наши постели. Она сыпалась в наш чай. Она едва давала дышать. Несколько более просторное, благодаря широкой колее русских железных дорог, купе не компенсировало тех мук, которые нам пришлось вынести. Я узнал, что многие спасаются, прикрывая рот и нос марлей. Никогда в жизни не поеду этой дорогой летом, разве что в противогазе.
Не в силах спать, мы с женой выходили в тамбур на каждой остановке, чтобы полюбоваться происходящим внизу. На одной из станций – явно в маленьком захолустном городке – мы видели, как горожане или окрестные крестьяне прощались с парнем, решившим отряхнуть со своих ног прах родных мест и перебраться в столицу. Следует отметить, что на ногах, с которых он отряхивал этот самый прах, не было обуви. Его бородатый отец и все остальные бородатые родственники мужского пола по русскому обычаю целовали юношу в щеки, пока едва не погребли его под грудой своих ласк. Некоторые были в меховых шубах – вероятно, единственном своем одеянии, другие в свободных рубахах, а третьи и вовсе в неописуемых лохмотьях. Наши взгляды вновь обратились к их нижним конечностям. Ботинок не было ни у кого. Вместо обуви все они ловко оборачивали ноги каким-то тряпьем. Я видел, как многие, и мужчины, и женщины, прибегали к подобным ухищрениям и в больших городах. Даже в Москве многие, в остальном вполне аккуратно одетые мужчины, ходили босиком. России не хватает не только хлеба, но и одежды с обувью.
В России проживает 150 миллионов человек. У многих, если не у большинства, нет обуви. Импорт запрещен или жестко ограничен. Сама Россия в 1928 году произвела лишь 20 миллионов пар обуви для 150 миллионов пар ног. За тот же период российский гигант «Резинотрест» выпустил 40 миллионов пар галош – едва-едва достаточно для того, чтобы снабдить резиновой парой каждого четвертого жителя.
Текстильные фабрики в России, работая по три смены в сутки, оказываются не в состоянии удовлетворить внутренний спрос. Правительство не позволяет импортировать текстиль. Качество отечественной продукции – хуже некуда. Правительство принуждает фабрики выпускать обмундирование для Красной армии. Красноармейцы одеты сравнительно неплохо и хорошо оснащены. Но простому народу, особенно в сельской глубинке, едва хватает тряпья для того, чтобы прикрыть наготу.
Это отнюдь не преувеличение. Это подтверждается наблюдениями многих путешественников и подкрепляется статистическими данными советского правительства.
В Москве и Ленинграде условия получше. Каждый носит то, что ему по душе. Замечаешь дам, одетых как с картинки – по моде 1890 года! Наряды изрядно поношены, и никто не рефлексирует по поводу того, что одежды эти, вероятно, с плеча какого-нибудь сгинувшего представителя аристократии. Рабочие носят блузы с наглухо застегнутым воротником. Такая блуза позволяет скрыть отсутствие других предметов гардероба.
Нехватка текстильной продукции и обуви объясняет тщательность, с которой на границе таможенники досматривают чемоданы каждого возвращающегося на родину русского. Если кто-то привез больше двух пар обуви, излишек неукоснительно замечают. Каждую лишнюю пару либо конфискуют, либо облагают изрядным налогом.
Когда моя жена открыла чемоданы, таможенники, по-видимому, были удивлены количеством ее одежды. «Вы везете эти платья кому-то в России?» – вежливо поинтересовались служащие таможни.
Но услышав, что я американский журналист, они прекратили расспросы и едва взглянули на чемоданы.
На вокзале, где шла проверка багажа, я рассчитывал заказать обед, но в итоге смог разжиться лишь несколькими ломтиками сыра, бекона и довольно грубой ветчины. Хлеб был темный и горький. На следующее утро в поезде единственным напитком, который можно было раздобыть, оказался чай.
Вернувшись на свои места, мы попытались зажечь электрическую лампу в ванной комнате, расположенной между нашими купе. Мы нажимали кнопку, но света не было. Позвали проводника – симпатичного юношу с услужливыми манерами – и рассказали ему о нашей проблеме. Он некоторое время изображал, что пытается исправить поломку, но проблема, в чём бы она ни заключалась, оказалась неразрешима. Юноша вкрадчиво улыбался, разражаясь бесконечным потоком невразумительных пояснений. В конце концов, снова улыбнувшись, он пожал плечами и мягко произнес: "Nitchevo".
Ключ к русскому характеру
Nitchevo означает «это всего лишь пустяки». Русский эквивалент выражений «I should worry» («Это меня не слишком беспокоит». –