Плещущийся

– Хуедиром, ’мля, – укоризненно прервал коллегу бригадир Кобчик. У Александра Ивановича была небольшая особенность: по мере опьянения в нем просыпался поэтический дар. Но почему-то все слова он рифмовал исключительно с матюгом из трех букв.

– Иваныч, та это, типа, для Корзона, – примирительно забуксовал Костян.

– Тогда ладно, ’мля, – согласился Александр Иванович.

Щавелю совет понравился. Окрыленный надеждой, он схватил свой стаканчик и по привычке огласил тост: «Быть добру!». Бригада его единодушно поддержала. Паша Тихоход молча попытался сесть на плиту, но промазал и, обдирая спину о бетонный край плиты, медленно уселся прямо на землю. Поднимать его ввиду бесперспективности не стали. Методом неоднократного эксперимента бригадой было установлено, что чем ниже Паша Тихоход к земле, тем меньше водки на него нужно тратить. Костяна в этот день прорвало на дельные советы. Он припомнил, что сейчас идет набор в частную фирму, занимающуюся промальпинизмом, и с Серегиным опытом его заберут с руками и ногами. «Всё то же самое, только высоко» – объяснил он специфику работы. Потом он припомнил, что с сентября начинается всезаводская программа «Молодежь-2007», означающая, что завод будет обязан набрать свежие кадры из молодежи. Обычно это выпускники ПТУ, но частенько по программе устраивались случайные люди, необязательно с дипломами и удостоверениями. Заводской отдел кадров работал по старому, еще советскому принципу: сказали набрать 500 новых сотрудников, значит, набрали тех, что были в дни старта программы. Куда девать людей без опыта работы, это уже не проблема отдела кадров. В конце концов, всегда нужны бетонщики, монтажники, маляры, слесари третьего разряда, работающие по принципу «принеси-подай». И это не считая Цеха Здоровья и Благоустройства, в который брали всех кривых, косых, сирых, убогих и прочих юродивых. Там опыт в принципе не нужен: ямки для саженцев копать, бордюры красить или деревья белить любой сможет. По словам Костяна выходило, что даже если вдруг Серегу уволят, он может пойти работать промальпинистом или вообще через месяц обратно устроиться на завод, только в другой цех. Бригадир Кобчик тоже поддержал молодого коллегу, сообщив, что в гастроном возле его дома требуются грузчики. Паша Тихоход медленно, как старый ржавый автобот, из позы на корточках сидя трансформировался в позу эмбриона лежа. Дело было обычным – это означало, что Паше больше не наливать, ведь он достиг своего самого блаженного состояния, нырнул в какую-то свою личную волну, где хорошо и спокойно. Остаток водки был допит втроем. Плескаясь в волне добра и теплоты Серега Гоменюк уже не чувствовал страха перед будущим. Как можно бояться чего-то, когда тебя окружают такие замечательные, добрые, умные, понимающие люди, которые всегда помогут хорошим советом и в случае трудности протянут (скорее всего) руку помощи? Ему хотелось обнять каждого, рассказать какие они молодцы, как он их ценит и уважает. Но бригадир Кобчик пьяных объятий не любил, Костян когда пьяный – дерзкий, не факт, что ему это понравится, а Паша, находясь в своем уютном мирке, вряд ли уже способен осознать всю сердечность Серегиных признаний. Наконец водка закончилась. Костян, Серега и бригадир Александр Иванович были уже весьма нетрезвыми, но еще достаточно разумными и прямоходящими. Самый адекватный из коллег, естественно, им оказался бригадир Кобчик, собрал пустые бутылки и стаканчики в пакет, всем видом демонстрируя, что банкет удался, но пришло время его завершить. Однако Логунов достигнул состояния, которое Серега называл «дерзким», а сам Костян идентифицировал как «удаль молодецкая в момент осознания, что один раз живем», а потому выдвинул контрпредложение:

– Иваныч, а давай по приколам?