Плевицкая

Ключевая фраза из шифрованного письма Иностранного отдела ОГПУ в парижскую резидентуру звучит так: «Мы полагаем, что Торгпром не является центром, который объединяет и руководит деятельностью вредителей». Это признание дорогого стоит: через несколько месяцев в обвинительном заключении прокуратуры по делу Промпартии именно Торгпром будет назван главным центром вредительства в Советском Союзе. Иначе говоря, в разведке знали, что к чему, но вынуждены были выполнять прямые указания руководства ведомства госбезопасности.

Новый связной встретился с Третьяковым. Побеседовав, послал в Центр подробный отчет. Отозвался о Третьякове самым пренебрежительным образом. Агент ему сильно не понравился:

«Он хочет заработать. Вряд ли этот тип удовлетворится 100–200 долларами, которые ему удастся в ближайшее время с нас содрать. „Интерес“ к деньгам большой и нескрываемый. Разворачивается осторожно, сведения дает скупо. Чувствуется, что внимательно приглядывается и изучает своих будущих хозяев, стараясь отделаться на это время чепухой и общими разговорами о том, что „эмиграция мертва, что нет ничего интересного, что не представляет себе, чем вызван наш интерес к ней и т. д.“.

Вряд ли благородством проймешь этого прожженного типа, но чувствуется, что он ожидал всяких ужасов, — расписок, обязательств и т. п. аксессуаров пресловутой руки ЧК. Ничего этого не было, даже разговор об этом не поднимался. Более того, несмотря на выраженное мною ему при личном свидании резкое недовольство его докладом, обещанные 100 долларов всё же были уплачены (совсем как у английских лордов). Это его озадачило. Предел нашему благородству — 200 долларов (из которых 100 уже уплачены), это та сумма, на которую нужно рискнуть, даже если мы немедленно не получим никакого эквивалента (в виде ценных сведений).

В разговоре он между прочим заявил, что единственная группа, которой, по его мнению, нам следовало бы интересоваться, — это кутеповцы и что у него там найдутся кой-какие приятели. С Кутеповым он в личных хороших отношениях и может с ним встретиться в любой день».

Сергей Третьяков действительно постоянно думал о деньгах, потому что он их лишился. Он всегда был богатым человеком и внезапно обеднел. Покидая Россию, даже не предполагал, что очень быстро останется ни с чем. Эмигранты поначалу не верили в то, что советская власть просуществует долго. Поэтому Рябушинский приобрел у Третьякова права на принадлежавшую ему Большую Костромскую льняную мануфактуру — с перспективой: когда большевиков скинут, завод его. Уплатил сто тысяч долларов. Но деньги у Третьякова быстро кончились.

Жена его — Наталья Саввишна, дочь знаменитого промышленника Саввы Мамонтова, создала Комитет русских женщин при центральном представительстве Российского общества Красного Креста во Франции для помощи русским беженцам и военнослужащим, эвакуированным из России. Она истратила все свои деньги на благотворительность. Оставшись без гроша, торговала парфюмерией. Дочь шила шляпки.

Третьяков нашел работу у известного в прошлом петроградского журналиста Мирона Петровича Миронова, который с 1924 года издавал в Париже еженедельный журнал «Иллюстрированная Россия». Миронов даже удостоился ордена Почетного легиона. Редактировать журнал Миронов попросил Александра Ивановича Куприна.

Сергей Николаевич Третьяков ведал подпиской и собирал платные объявления для журнала. Агент по рекламе — мелкая, унизительная должность для бывшего министра. Он впал в тоску, стал пить. Пытался покончить с собой — принял большую дозу веронала, но его дочь успела вызвать «скорую помощь». Об этом стало известно.

После вербовки в Париже Третьяковым заинтересовались смежники — советские разведчики в Берлине. Доложили в Москву, что есть подходящий объект для, как говорят профессионалы, вербовочного подхода. Свои услуги предложил агент А-208: «Будучи в Париже, часто встречался и был в самых лучших отношениях с бывшим председателем правления Большой Костромской мануфактуры Третьяковым Сергеем Николаевичем. Третьяков — чрезвычайно умный и разносторонне образованный человек, тесно связанный своим воспитанием и прошлым с купеческим миром. Ввиду своей большой роли, которую он играл в свое время в промышленных кругах России, и резкого контраста теперешней обстановки Третьяков в 1926 году впал в отчаяние и сделал попытку покончить жизнь самоубийством. Его в последний момент вынули из петли. Этот факт известен крайне ограниченному кругу лиц и обращаться с ним нужно осторожно».

Третьякова часто передавали от одного связного к другому.

Оперативный работник, который его завербовал, написал ему 30 июня 1930 года:

«Дорогой Сергей Николаевич!

Напишите, пожалуйста, в срочном порядке мне адрес, по которому Вам могло бы написать лицо от моего имени. По-моему, Вашу встречу с этим лицом можно было бы организовать следующим образом: давайте условимся — местом встречи назначим кафе „Генри IV“, что на улице Пляс де ла Бастиль и Бульвар Генри IV. Днем свидания назначим среду, 5 часов.