Пляска в степи (СИ)

— А, Иштар, — Багатур-тархан посмотрел на нее и махнул рукой. — Садись, поешь со мной.

Она не была голодна, но послушно опустилась на шкуру напротив отца и протянула руку к подносу, отломив кусочек пресной сухой лепешки. По сторонам Иштар смотрела настороженным, внимательным взглядом, выискивая подвох. Зачем она здесь? Едва ли потому, что отец заскучал в одиночестве и решил позвать дочь разделить с ним утреннюю трапезу.

— Мои планы изменились, Иштар, — шумно отпив из кубка, заговорил Багатур-тархан.

Он неопределенно махнул рукой в сторону полураскрытых свитков, словно это что-то объясняло. Затем встал, велев дочери сидеть, и принялся вышагивать напротив полога из одного конца шатра в другой.

— Я должен вернуться в столицу.

— Почему? — беспечно спросила Иштар, не показав своего удивления.

Она помнила, как всего лишь половину луны назад отец в этом же шатре переспорил всех своих советников (кроме Барсбека) и убедил их, что нет необходимости возвращаться в столицу и беспокоиться из-за смерти Хазар-Кагана. Что же изменилось с того вечера?..

— До меня дошли тревожные вести, — не объяснив ничего, ответил отец.

Он заложил ладони за пояс у себя на спине и остановился, посмотрев дочери в глаза.

— Ты останешься здесь.

— Но…

— Тихо. Мое войско возглавит Барсбек, и ты останешься при нем. А после, когда он расправится с тарханом русов, то отвезет тебя к Саркелу.

— Отец!

Иштар вскочила на ноги, едва не опрокинув поднос с кушаниями. Она стиснула кулаки, вытянув руки вдоль тела, и впилась в стоящего напротив отца злым и в то же время испуганным взглядом. Спутанные мысли вихрем проносились у нее в голове одна за одной, и Иштар не знала, за какую хвататься первой.

Она знала лишь, что не может допустить встречу Барсбека с Саркелом. Не может любой ценой. Холодный пот прошиб ее, стоило подумать о своем сне. Все складывалось одно к одному.

— Ты не можешь так поступить, — дрожащим, звенящим голосом сказала она.

— Ты моя дочь, — Багатур-тархан фыркнул. — Я могу все.

— Нет, я не это имела в виду… — сбивчиво пояснила Иштар. — Ты не можешь стравливать Барсбека с тарханом русов, ты же знаешь!

— Глупая девчонка, ты совсем растеряла последний разум! — он засмеялся.

— Барсбек — мой лучший полководец, а не твой послушный раб. Если ему прикажет его тархан, он подчинится. Если я прикажу Барсбеку отвезти тебя Саркелу и собственноручно передать — он исполнит.

Иштар чувствовала, что к глазам подкатили слезы. Она совершенно запуталась. Глупый сон лишил ее равновесия, она уже и не понимала толком, где вымысел и ее надуманные страхи, а где — правда. Знала лишь, что отец ошибается, и Барсбек не обуздает ни свой нрав, ни свою ревность.

Он может быть великим отцовским полководцем, но в груди у него бьется горячее, гордое сердце. Он потому и лучший, что в каждое сражение идет как в последнее, потому что ничего и никого не боится, и полон кипящей, чистой ярости. Она выплескивается из него всякий раз, как он берет в руки саблю.

Барсбек вспыхивает как пожар в степи: так же стремительно и смертоносно, от малейшей искорки, а иногда и вовсе без нее. Достаточно и луча солнца. И разгорается в одно мгновение, и сметает, уничтожает все на своем пути, не щадя ничего и никого. Он не стерпит ни отцовской, ни саркеловской насмешки, и все непременно закончится кровью и смертью.

Все это вихрем пронеслось у Иштар в голове, и она всхлипнула, закусила губу, пытаясь сдержать слезы. Уж их отец точно не потерпит. Щеки пылали, она чувствовала это. Щеки и лоб, и изнутри она словно тоже горела, и поднималась волна удушающего, липкого страха.

Страха за его жизнь.

— Отец, пожалуйста, я клянусь, что сама поеду к Саркелу. Не нужно… не нужно посылать к русам Барсбека.

Багатур-тархан посмотрел на дочь так, словно видел впервые в жизни.

— О чем ты говоришь, Иштар? Кто тебя спрашивал?

— Отец, — уже прорыдала она, некрасиво закрыв ладонью рот.

Перед ее глазами стояли образы мертвого Барсбека из ее сна и выжженной дочерна земли, по которой она бежала, но не успела его спасти. Вспомнились слова, которые он шептал ей по ночам, прикосновения пальцев, когда он гладил ее по лицу или убирал упавшие на лоб волосы. Как ласково называл ее цветком. Мгновения щемящей, пронзительной нежности, которых не было у Иштар ни с одним из мужчин: ни до него, ни после. Сердце болело так, что хотелось кричать.

И потому Иштар рухнула перед отцом на колени, рыдая, и подползла к нему по земле, и вцепилась ладонями в полы кафтана, и склонилась, повисла на нем.

— Пожалуйста, отец, Саркел же его убьет, — кое-как выдавила она из себя, пытаясь обуздать истерику и рыдания, что рвались прямо из груди. Из сердца.

Багатур-тархан брезгливо отдернул кафтан, пытаясь стряхнуть дочь, словно назойливую муху. Он шагнул назад, но Иштар держала его крепко, и потому ему пришлось склониться, стиснуть ее плечи и хорошенько встряхнуть. Своей железной хваткой он зацепил несколько подвесок в ее волосах, и они порвались с тихим треском, и по земле, жалобно звеня, рассыпались звонкие колокольчики.