Плюсик в карму

Тревожный зов альфы прервал короткий отдых. В вольере бесновался зверь погибшего парня. Причем Свап звал скорее Ольгу, чем своего наездника. Она и рванулась на выход, но была остановлена, как ни странно, медикусом. Интэ отлично читал по лицам и был, как и всякий целитель, не лишен эмпатии. Ему ли, с его-то опытом, не распознать Ольгин страх и одновременно решимость. Что бы там ни случилось — она пойдет. И будет делать что до́лжно. Да хоть шельмам пустоты кудри рвать!

— Куда вы, голубушка, в окровавленном платье собрались?

Платье было еще и слегка дырявым — обнимашки с шипастой Тырей не прошли даром для крепкого, но не зачарованного материала. И переодеваться некогда.

Глава 14

Спасите несчастного зверика

Ольга сидела рядом с Пашкой и смотрела, как тот уминает мясной рулет, фаршированный яйцом, и прихлебывает это кулинарное непотребство крутым бульоном со специями.

Есть в постели Пашка отказался. За стол и только за стол! Не парализован, чай, — до туалета сам дошел. И коли жрать так хочется, то не помирает и ложку в руках удержит — попробуй отними. Вот и нечего баловаться.

Ну и напросился для лучшей усваиваемости питания:

— Пашенька, солнышко, зараза ты непоротая, ну как же ты так сглупил? Ну чего ты к ним полез? Они же могли тебя… А как бы я потом жила? А? Вот как? Зачем мне тогда?

— Ну тёть Оль, ну ладно тебе! Обошлось же!

И тут же пригнулся от звонкой затрещины ложкой по лбу, прилетевшей в аккурат между двумя глотками.

— Обошлось? Обошлось?! Да я чуть опять кровоизлияние не словила!

— Ну Тётёлечка, ну миленькая. Ну тупанул. — И совершенно нелогично, но очень гордо добавил: — Я же тренированный.

— Ты год не тренировался, балбес! И не дури мне голову! Разницу между спортом, будь ты хоть три раза чемпион, и реальной дракой я вполне понимаю!

— Да какой спорт, тёть Оль? Батин друг нас учил. Тоже отставник. Мы в одном доме жили. Там много таких семей по соседству жило, ну, которые бывшие военные. Собрал пацанят из своих, офицерских, и учил. — Пашка тепло улыбнулся воспоминаниям. — Если бы я от той двери отойти мог, фиг бы меня достали! А у Малики даже соплявишного крючочка на двери нет, представляешь? Вот я и стоял как прикопанный.

— А сказать было нельзя? Нам с лавэ нельзя было сказать?

По третьему кругу обсуждать свою оплошность Пашке не хотелось, но он послушно заканючил:

— Я ж не знал, что они такие отморозки! Думал, Тыря тебя позовет.

— А Тыря и позвала. Свапа. Да тот в городе был.

— Ладно, тёть Оль. Ты лучше расскажи, что потом было.

Ольга призадумалась — как такое расскажешь?

Тогда, в комнате спящей Малики, медикус Дрири убрал пятна крови с Олиного любимого синего платья, и они помчались в виварий. Все, включая целителя. Лавэ рыкнул было про секретность, да интэ тоже рычать умел: ты, лавэ, свою работу делай. Делай так, чтоб мне работы не было. А то развел тут… Изнасилования, поножовщина, бешеные звери! И в центре всего — его уникальная пациентка! Вот когда все закончится, он ее бедную головушку и проверит — не повредилось ли многострадальное серое вещество после всех потрясений. И если повредилось… Ух, я вас всех!

Док, кстати, оказался с характером — и в виварий пошел, и около клетки с обезумевшим зверем стоял. Даже успокоительными заклинаниями в него пулять пытался. Был рядом, пока его не отогнали к пастухам. Жаль, что нгурулы иммунны к почти любой магии. Разве что защита на них действует. Та, которая окружает виварий и крепость. Так эту магию создавали вместе с нгурулами.

Век бы не видеть мук живого существа, у которого разом оторвали часть сердца. По клетке метался бешеный медно-бронзовый смерч, да с такой скоростью, что Ольга его почти не видела. А попробуй уследить за сменой картинок в аниме с хорошей компьютерной графикой! Да еще на ускоренном втрое режиме. Нгурул метался, кидался на решетку, раз за разом получая очень болезненные (это Оля по воспоминаниям Наф-Нуфиков знала) разряды магии. Бросок — рев. Бросок — рык. Толстенные прутья содрогались под ударами и даже, кажется, выгибались. Пол был усыпан обломками шипов — магия не справлялась с уборкой. Оля никак не могла рассмотреть несчастного зверя, так часто он менял ипостаси. Угадывалось иногда нечто бронзовое мамонтоподобное и с торчащими по бокам, как у боевой колесницы македонцев, длинными серпами. Только в шесть рядов. Но это, при такой частоте смены кадра, могло и померещиться. И все бы казалось нереальным, если бы не тягучая болезненная тоска, которая пронимала даже глухих к нгурулам пастухов из обслуги. Для Ольги эта боль звучала как пенопластом по стеклу да в микрофон под усилитель. Ей казалось, что зубы крошатся от резонирующих эмоций — горе несчастного собрата разделяли все одиннадцать его сотоварищей.

— Как его зовут? — спросила Ольга между двумя бросками.