Плохая шутка

Погодин хотел сказать умирающему, каково это – лишиться сразу всего за несколько дней, каково это – наблюдать, как мир трещит по швам, разваливаясь на части. Но, как назло, мысли не складывались в слова. Он стоял и молча смотрел на Кондратенко, стоящего на коленях.

Чувства удовлетворения не появилось. Остался только мерзкий осадок, словно он извалялся в грязи.

Кондратенко еще несколько секунд держал взгляд на Викторе, затем его глаза затянуло поволокой, он плавно завалился на бок и замер. Виктор, все еще держа окровавленный нож в руке, стоял над мертвым телом и думал, почему смерть этого ублюдка не приносила облегчения. Ведь получилось именно так, как он себе это тысячи раз представлял. Кондратенко успел понять, за что умирает. Он узнал человека, которому он со своим дружком испортил жизнь и который теперь возвращал должок. Но почему же не стало лучше?

«Потому что вопрос решен еще не полностью. Остался Филимонов», – подумал он, и стало немного легче. Виктор понимал, что после того, как он разберется со вторым, его быстро вычислят, выяснив связь между двумя бывшими заключенными, осужденными за одно и то же преступление на одинаковые сроки. Но это не имело значения. Совершенно никакого. Все, что было после, его не волновало.

Виктор тряхнул головой. В последнее время он частенько уходил в свои мысли, забывая об окружающем мире, а сейчас нужно было двигаться, если он не хотел оставить дело незавершенным. Виктор машинально вытер окровавленный нож о рукав своего пальто и убрал его во внутренний карман.

«Черт, зачем я это сделал?»

Голова плохо соображала, а сейчас как раз требовалась четкая работа мозга. Нужно было следовать первоначальному плану.

Виктор осмотрелся по сторонам и, никого не заметив, ухватился за ворот куртки мертвеца и потянул его в сторону ближайшего бережка. Несмотря на то, что Кондратенко был худым и низкорослым, Виктору казалось, что он тащит стокилограммовую тушу. Пальцы болели и плохо сгибались, поэтому ворот то и дело выскальзывал из перчаток и тело съезжало на землю. Несмотря на холод, Виктор вспотел. Он задыхался, и, как обычно, следом появился кашель. Сухой, болезненный, раздирающий изнутри горло и грудь кашель. В тот день Виктор еще не придавал значения этой боли.

Он тихо бормотал:

– Давай, Димочка, еще немного, и я от тебя отстану. Ну что ж ты такой тяжелый, а? Давай, еще чуть-чуть.

Наконец он дотащил тело до озера и отпустил куртку Кондратенко. Боль от пальцев толчками расходилась по рукам. Виктор еле держался, чтобы не закричать. Он не представлял, как он продолжит начатое, но останавливаться было поздно.

Внезапно за деревьями, в двадцати метрах от озера, раздались голоса. Виктор машинально присел. Коленные суставы возмущенно хрустнули. Смысла в этом не было – даже если случайные свидетели с такого расстояния и не могли увидеть лежащее тело, то уж сидящего на корточках на пустом берегу под лунным светом старика наверняка бы заметили. Получалось, что из-за какой-то загулявшей парочки весь план и выеденного яйца не стоил.

Раздался шорох листьев и веток под ногами. Он приближался. Как и голоса. Виктор сидел, затаив дыхание, не в состоянии даже пошевелиться. Он чувствовал, что не сдвинется с места, даже если эти люди подойдут к нему вплотную. Голова крутила и крутила эту мысль по кругу: «Буду сидеть, даже если они подойдут, буду сидеть, буду сидеть».

Внезапно шорох прекратился. В установившейся тишине Виктор слышал, как в висках отдается стук сердца.

– Оль, по ходу, мы не туда идем, – раздался осторожный, даже немного вкрадчивый, мужской голос. Виктор почему-то представил себе эквилибриста, движущегося по канату в двадцати метрах от пола цирковой арены. Они с Катей и маленьким Славой видели такое в цирке на Цветном бульваре.

«Какая же чушь лезет в голову», – отчаянно подумал он.

– Ну я уже не знаю, – заныл, словно кошка под дверью, женский голос. – Это ты у нас все всегда знаешь: что делать, куда идти…

– Вон дорожка, милая. По ходу, наша.

Молчание.

– Ага, точно, вон и «Летние грезы», – заискивающе продолжил мужской голос.

И, о чудо, парочка стала удаляться, так и не появившись на дорожке возле озера.

Виктор дождался, когда голоса окончательно стихли, и встал. Ноги вибрировали, словно через них пустили не сильный, но чувствительный заряд электричества.