Плутовской роман в России. К истории русского романа до Гоголя

Итак, Нарежный начинает свой роман с прямого упоминания «Жиль Бласа» и его «национальных» продолжателей, уже в последнем десятилетии XVIII в. переведённых на русский язык. Правда, они имели мало что общего с плутовским романом Лесажа[730]. Собственный роман Нарежного должен был стать теперь русским соответствием. Цели и правила, названные автором, совпадают при этом с теми, которых придерживались русские прозаики и сатирики XVIII в. И они ставили вопрос о «связи с приятным полезного», уже и Чулков требовал изображения, которое должно было соответствовать «рассудку и природе». Он и Комаров уже в своих предисловиях ратовали за превращение повествования в русское, и они тоже ставили по сути дела своей задачей изображение «русских людей» «в различных состояниях и отношениях». Только у Нарежного это формулируется яснее и прямо связывается с «Жилем Бласом».

Но роман Лесажа для Нарежного – лишь образец, а не непосредственный оригинал. В результате сочетания рассказа от первого лица с безличным параллельным действием совершенно иной становится уже общая концепция. Следовательно, о подражании могла бы идти речь только в рассказе Чистякова. Здесь несомненны соответствия в конструкции. Основой является исповедь от первого лица, состоящая из множества приключений, и в другие рассказы от первого лица (например, Никандра, Головорезова и Фёклы[731], а также многие меньшие

[732]) точно так же вставлены самостоятельные рассказы наподобие новелл (например, история безумной Аннушки, пана Златницкого, старого графа Фирсова и т. д.[733]). При этом Нарежный, подобно Лесажу, трудится даже над характером классификации. Подобно тому, как у Лесажа к биографии «нейтрального» в моральном отношении Жиль Блас подступает, с одной стороны, жизнеописание негодяя Рафаэля, с другой – Дона Альфонсо, любящего «как в романах», так и Нарежный прибавляет к биографии своего относительно «нейтрального» главного героя рассказ, с одной стороны, о злодее Головорезове, а с другой – о сентиментально-«романическом» Никандре и дополняет эту шкалу (снова наподобие Лесажа) соответствующими жизнеописаниями «женщин-греховодниц» (в данном случае в первую очередь Фёклы).

О «Жиль Бласе» напоминает также то обстоятельство, что автор, проводя своего «героя» по «различным состояниям и отношениям», поднимает его до уровня высших слоёв, заставляет его стать секретарём княжеского министра, в то время как среда заведомых воров и нищих, игравшая большую роль в старых испанских и английских плутовских романах, здесь затрагивается лишь случайно. При этом сам главный герой не относится к упомянутому слою. И, очевидно, окончание текста как целого должно также постольку уподобляться роману Лесажа, поскольку главный герой не становится ни аскетом– отшельником, ни осуждается как преступник (на манер Уайлда, Картуша или Каина). Рассказ имеет заключение, выдержанное в примирительных и жизнеутверждающих тонах.

Правда, эти соответствия крайне общего характера. При поисках прямого соответствия мотивов с романом Лесажа бросается в глаза, что они концентрируются на определённых фрагментах рассказа Чистякова, в то время как в других – полностью отсутствуют. Один из этих фрагментов главы в середине третьей части. Здесь почти в каждой главе обнаруживается по меньшей мере одна параллель с «Жиль Бласом». Чтобы дать некоторое представление об этом, перечислим просто некоторые мотивы: провинциал чему-то обучается и считается затем большим учёным[734]; молодой любовник признаётся благожелательно относящемуся к нему старику, что он состоит в близких отношениях с неизвестной ему дамой, даже не подозревая, что дама – ревниво охраняемая супруга как раз этого старика[735]; наивный, доброжелательный служащий исправляет (или обращает внимание на) орфографические (или стилистические) ошибки своего господина, но вместо вознаграждения удостаивается увольнения

[736], или его увольняют потому, что он рассказывает своему господину о неверности его возлюбленной[737]; рассказчик, придя в театр, встречает свою прежнюю партнершу как актрису под другим именем и в качестве возлюбленной богатого дворянина[738]

; сын богатых родителей становится преступником, потому что он был испорчен воспитанием и уже ребёнком позволял себе какое угодно самоуправство[739]; трактирщик (и кучер) принуждает безвинного рассказчика к бегству, угрожая ему полицией, чтобы таким образом скрыть собственный обман[740].

Этого выбора самого главного достаточно, чтобы показать, как в определённом разделе рассказа от первого лица множатся параллели с Лесажем, причём одинаковые или подобные мотивы в самом «Жиль Бласе» распределены по самым разным книгам. Следовательно, соответствие мотивов не является здесь в то же время соответствием в биографическом плане.