Наряду с упоминавшимися главами третьей части о «Жиль Бласе» напоминает прежде всего пребывание Чистякова у князя Латрона (Часть V, гл. 2-10). Это единственный фрагмент «Российского Жилблаза», в котором речь идёт о параллельности целого периода жизни. Ведь подобно тому, как Жиль Блас к концу своей карьеры, в её зените, становится секретарём министра-аристократа, то и Чистяков к концу своего авантюрного пути также получает место секретаря у князя и «министра» Латрона[741]
. Параллели доходят до деталей. В обоих случаях рассказчик рассматривает придворную жизнь сначала из приёмной министра. Оба раза одно из его первых впечатлений в этой приёмной – знакомство с одним старым офицером, который годами напрасно просит о причитающейся ему пенсии или, по меньшей мере, о милостыне, и, движимый порядочностью, отвергает предложение объединиться с возлюбленной министра и выдать её за свою родственницу[742]. В обоих романах наряду с этим видом «введения» появляется другой, тоже так или иначе любимый обоими авторами: с помощью «комментариев» предшественника или коллеги, уже знакомого с окружением. У герцога де Лерма наряду с Жиль Бласом имеется старший годами подчинённый и доверенное лицо, Кальдерон, который знакомит вновь принятого на службу Жиль Бласа с обычаями или злоупотреблениями, будучи в то же время предшественником, советчиком и соперником Жиля. Подобно этому и у князя Латрона наряду с Чистяковым и до него есть секретарь, превосходящий того возрастом, Гадинский, выполняющий по отношению к новому секретарю всё те же функции, что выпали на долю Кальдерона у Лесажа. Оба раза молодой очень быстро обходит старого в соперничестве за милость господина. При этом как здесь, так и там у молодого секретаря в основном две функции: с одной стороны, он должен выслушивать биографии просителей[743]; с другой, и это прежде всего – улаживать любовные дела своего господина. Чистяков, как и Жиль Блас, получают от своего господина поручение свести других влиятельных лиц с привлекательными женщинами, чтобы таким образом связать их и исключить из политических или любовных дел[744]. Оба секретаря, оказывая такие и им подобные услуги, становятся бессовестными, их успех делает их высокомерными и тщеславными, они требуют от поэтов приглашать их в свои застолья потому, что это им льстит[745]. Пробуждаются же они от своего ослепления только в тюрьме, куда их бросают после того, как преступления, совершённые ими по поручению патронов, становятся известными в вышестоящих инстанциях. В тюрьме обоих охватывают страх и раскаяние, и даже реакция обоих рассказчиков вслед за освобождением из тюрьмы оказывается сходной: после аморальной и проникнутой интригами жизни при дворе непритязательная жизнь в деревне представляется им подлинным жизненным идеалом[746]. Сразу же после освобождения оба также делают нечто такое, что им и в голову не приходило на протяжении всей беспокойной жизни с тех пор, как они в ранние годы покинули родительский дом. Они посещают свою родину, но сталкиваются там с враждебностью местных жителей[747].Следовательно, здесь, несомненно, можно и должно говорить об опоре на «Жиль Бласа, а именно как в отношении отдельных мотивов и ситуаций, так и в отношении определённых техник изображения (например, различных «введений» в новую среду).
Вне этих фрагментов третьей и пятой части в романе Нарежного обнаруживаются едва высказанные, выраженные параллели в мотивах с «Жиль Бласом». Но совсем под конец рассказа от первого лица ещё раз делается ссылка на произведение Лесажа, причём прямо внутри действия романа. Это происходит в эпизоде, в котором Чистякова после его окончательного расставания с Фалалеевкой привозят в неизвестный ему лесной замок. Там его вводят в роскошную спальню, где он находит книжный шкаф с множеством книг. Отсюда он делает вывод,
…что хозяин, видно, не незнаком мне, когда знает мой вкус к чтению. Почему, вынувши похождение Жилблаза, занялся сею книгою и при каждом новом положении героя сравнивал с ним себя. Моё тогдашнее положение было подлинно жилблазовское[748]
.