Плутовской роман в России. К истории русского романа до Гоголя

Если сравнить полную редакцию романа с предварительными публикациями, то бросается в глаза, что при включении фрагментов в общую структуру обращение с ними различно. Обе главы, «Сиротка» и «Богатый жид», т. е. более ранние предварительные публикации 1826 и 1827 гг., воспроизведены почти дословно. Фрагмент о брачных намерениях Выжигина, о его визите к продажному секретарю и празднике у Мошнина также едва изменён. В этом случае изменяется только положение внутри действия романа; эпизод передвинут теперь гораздо дальше к концу[859]

. И насколько сцены вокруг Мошнина в предварительной публикации вообще, как представляется, указывали за рамки этого отдельного эпизода, а именно с помощью начавшейся любви Выжигина к младшей дочери купца, настолько же эти подходы более не используются в окончательной редакции романа. Но сцена как таковая едва изменена, в полном противоречии с самой старой предварительной публикацией, которая совершенно изменяется: визиты к судьям и эпизод с шулером теперь разделены[860]

; герой разыскивает судей уже не из-за поисков места, а в связи с процессом; вместо четырёх визитов теперь только три, и они тоже охарактеризованы по-другому; теперь вместо случайно встреченного школьного товарища оказывается шулер, рекомендованный Груней и разысканный самим Выжигиным. Правда, при этом описанные трюки и специальные термины в значительной степени остаются теми же.

Такое различное отношение к предварительным публикациям позволяет, отталкиваясь от них, сделать выводы в направлении возникновения «Выжигина». Хотя Булгарин уже в 1825 г. и разработал отдельные «Описания нравов», действие романа было, очевидно, задумано только в общих чертах (на что, например, указывает упоминание «тётушки» в первой предварительной публикации), но ещё не окончательно определено и позже существенно изменено. Если в предварительных публикациях 1825 г. ещё однозначно преобладало «Описание нравов», в то время как широкий контекст действия намечался только отдельно, то, по-видимому, и сам автор тогда лишь слабо соединял отдельные картины с сюжетом романа. В противоположность этому предварительные публикации 1826 и 1827 гг. (хотя теперь имеет место отказ от указания глав) гораздо вероятнее свидетельствуют о твёрдом плане, по меньшей мере для начала романа, которое сами эти сцены и образуют. Правда, и теперь речь идёт об отдельном «Описаним нравов» (что напрашивалось уже после печати отдельного эпизода в разделе «Нравы»), но эта картина с самого начала связывается с совершенно определённым этапом на жизненном пути Выжигина (как раз с его суровым детством в провинциях бывшей Польши) и поэтому позже может быть в неизменном виде поставлена на соответствующее место в романе, тогда как прежние предварительные публикации должны были быть уподоблены разработанному или изменённому тем временем действию романа, причём изменение становилось тем радикальнее, чем старше была предварительная публикация.

Таким образом, чем далее развивался роман, тем более отдельное «Описание нравов» если и не подчинялось широкому контексту действия, то по меньшей мере включалось в него. А так как этим контекстом действия должна была стать история жизни главного героя, то в то же время сама фигура Выжигина обретала всё более определённые черты, проявляясь всё сильнее по отношению к простому собранию сатирических картин. Это наблюдается уже внутри предварительных публикаций, тем более в случае сравнения текстов «Северного Архива» с текстами окончательной редакции романа. В соответствии с этим изменяется также характер того, как Булгарин интерпретирует читателю свой роман или представляет его. Предварительное замечание «К читателю» 1825 г. исходило из «портретов» и «описаний нравов» и истолковывало роман полностью с этой точки зрения. О самом же центральном персонаже в предварительном замечании ничего не было сказано. Напротив, в предисловии 1829 г. говорится о литературном своеобразии романа только с точки зрения главного героя, в то время как «Портреты» не упоминаются с достаточной определённостью[861]

. Автор пишет, что по обычным правилам центральный персонаж романа должен быть героем, действующим героически, говорящим сентенциями, короче говоря, символом совершенства – и скуки. Напротив, Выжигин человек, как и любой другой, по природе своей хорош, но слаб; и то, что он переживает в романе, может точно так же про изойти с любым в действительности[862]. Можно будет усомниться в этом утверждении Булгарина с учетом приключений его Выжигина, отчасти невероятно фантастических, но важно, что сам автор так видит своего персонажа и хотел бы, чтобы так его видели и другие.