Плутовской роман в России. К истории русского романа до Гоголя

Отсюда становится заметным значение русского вклада в историю европейского плутовского романа. Русский плутовской роман рассматриваемого времени не может продемонстрировать ни сочинений, сравнимых по литературной значимости с «Ласарильо» или «Молль Флендерс», ни произведений наднационального влияния «Жиль Бласа». Он заслуживает внимания прежде всего просто как ещё один «национальный вариант», как наглядный пример заимствования, пересадки и преобразования плутовского романа в национальной литературе – «национальный вариант». В противоположность большей части других литератур он был до сих пор исследован лишь очень фрагментарно и даже полностью неизвестен в соответствующих западноевропейских исследованиях. Но сверх того он заслуживает особого интереса как поздняя фаза общеевропейского развития. Длительное время после того, как закончился испанский novela picaresca, после заимствования формы романа, испытавшей её влияние, в литературы соседних стран и даже довольно долго после попытки придания новой формы, предпринятой Лесажем, в одной из великих европейских литератур плутовской роман стал одной из самых излюбленных и действенных форм романа. Его усвоение и развитие совершалось здесь – ввиду особой литературной ситуации в России – при одновременной актуальности самых разных типов романа (от школы «Амадиса» до Вальтера Скотта). Развитие, которое плутовской роман в Западной Европе претерпел на протяжении нескольких столетий, было в России словно навёрстано за немногие десятилетия, в результате чего своеобразие типа романа, полностью постижимое только в ходе исторического изменения, становится здесь видимым во временном уплотнении. И так как это развитие продолжалось и в XIX в., возникли новые возможности сочетания, а также пересечения с другими типами романов, возникающими только в это время.

Тем более русский плутовской роман важен с точки зрения русского романа. Он оказался одним из самых существенных первопроходцев жанра романа в России (возобладание формы романа вопреки сопротивлению классицистов, формирование нового типа автора, обретение общего интереса и широкой читающей публики прежде всего для романа вообще, а затем в особенности для отечественного романа и т. д.). Он раскрыл предшествующее отечественное наследие шванков, сатирическую пародию и т. д. для романов и стал подлинным связующим звеном между старой русской сатирой и великим русским романом XIX столетия. Благодаря ему в процессе развития самостоятельной русской романной литературы тип романа сатирической «панорамы» с самого начала стал вокруг анти-героического (или по меньшей мере негероического) главного героя одной из преобладавших форм романа. Затем позаимствованный и временно доминирующий новый тип романа (как, например, «чувствительный» и исторический) оказались в процессе взаимодействия с ним, и всегда, после убывания моды, напрашивается обращение к наследию прошлого: после триумфа «чувствительного» романа (в конце XVIII в.) имевшее место затем возвращение (и комбинирование) у Нарежного и Булгарина или после подъёма исторических романов около 1830 г. и их «кризиса» около 1840 г. обновление сатирического романа за счёт анти-героического главного героя– обманщика в «Мёртвых душах» Гоголя.

Было бы, конечно, неверно, характеризовать «Мёртвые души» как плутовской роман (ведь это означало бы просто классифицировать в качестве такового каждый роман с «плутом» в центре внимания[996]

). Они уже поэтому не являются таковыми, что в них отсутствует форма «Я», и

сатирическое разоблачение окружающего мира совершается хотя и из-за «приключений» обманщика, но не с его точки зрения, а по мнению надзирающего надо всем автора (который берёт слово также непосредственно в знаменитых «великих метафорах», «лирических вставках» и т. д.). Но как раз в этом великий роман Гоголя и предстаёт последовательным продолжением предшествующего ему развития русского плутовского романа?! В нём, как было показано, возможности, заложенные в плутовском романе не в первую очередь с плутовской перспективы, но и выстраивание в ряд сатирических «портретов» и «описания нравов» реализовались и развились вокруг негероического главного героя. И эта связь существеннее возможной при случае прямой связи между Гоголем и Нарежным в духе сюжетных заимствований[997]. Известно, Насколько следующий русский роман и вне специфически сатирической области предпочитал критический, относящийся к современности социальный роман с негероическим главным героем («Обломов» и т. д.). Что наряду с этим оставался популярен и рассказ от первого лица в авантюрном жизнеописании «человека из народа», странствовавшего по миру, доказывает «Очарованный странник» Н. С. Лескова (1873). Значимым для русской литературы плутовской роман становился, однако, прежде всего потому, что он в качестве первопроходца самостоятельного русского романа внутри этой литературы заставил считаться с романом с негероическим главным героем.