Плывун

Можно ли быть хорошим поэтом, не обладая ярко выраженным темпераментом поэта? Житинский, по-моему, доказал, что можно. Говоря в полный голос, впадая в надрыв, он тут же смущается и, как правило, стихи комкает. Но когда ему хочется быть нежным, или сентиментальным, или уютным, или попросту добрым, — он тут же обретает свой голос. Такого голоса в то время не было больше ни у кого, да и потом, пожалуй, подобные обертона в русской лирике были редкостью. Позиция отказа от борьбы, ухода от противостояния была очень не советской и очень христианской, ибо Житинскому и его героям проще отказаться от чего-либо, чем бороться за это. Но если речь заходит о чем-то, от чего отказываться нельзя, — эти герои становятся тверже кремня. И в стихах Житинского это чувствуется, пожалуй, отчетливее, чем в его легкой и элегической ранней прозе (поздняя гораздо жестче).

Эта очень естественная, местами на грани разговорности, поэзия не была особенно популярна в семидесятые. Но Житинского ценил знаменитый учитель лучших ленинградских поэтов и сам прекрасный поэт — Глеб Семенов. И девушкам его стихи нравились, что немаловажно. А когда я эти стихи стал у Житинского брать и показывать однополчанам (я тогда служил в армии в Питере), они неожиданно очень полюбили сначала его армейский цикл, а потом и любовную лирику. И когда некоторые его ранние стихи появились на страницах «Собеседника» — с опозданием на двадцать лет, — отзывы были восторженные. Может, время для грустной, непосредственной и ироничной лирики Житинского наконец пришло?

Во всяком случае, его дело было все это написать, зафиксировав уникальный, противоречивый и в то же время цельный душевный опыт. Он это сделал — а остальное зависит от нас, его читателей, которые с радостью и грустью смогут узнать в этих стихах себя.

Дмитрий БЫКОВ