По агентурным данным

Они петляли по темным улочкам, проходными дворами выходили на другие, узкие, темные и пустынные, и очень скоро оказались на городской окраине. Впереди, разрезая широкой, накатанной полосой лиственный лес, лежала шоссейная дорога.

— Иди сюда! — Она увлекла его за березы, на небольшую поляну, отороченную зарослями орешника. Бледная луна тонким серпом едва освещала лицо девушки.

— Ну вот, из города мы выбрались. Можно и поговорить.

Она отпустила его руку и стояла перед ним натянутой струной, глаза из-под длинных ресниц горели напряжением.

— Это ты меня оттуда вытащила? — выпалил наконец Максим.

— А есть другие желающие из-за тебя жизнью рисковать? — одними губами улыбнулась она.

— Откуда ты узнала. Зачем?…

— Как зачем? Ты спрашиваешь? После нашей ночи?

— Нет, я не то хотел сказать. Виточка, ты же не знаешь про меня ничего.

— Почему же, кое-что теперь знаю. Ты бандит, налетчик. Но даже это меня не остановило. — Глаза ее блестели слезами. — Но ты мне ничем не обязан. Ты меня ни о чем не просил, я сама спасла тебя. Потому что… Потому что так хотела, вот и все! А теперь ты свободен, иди!

— Ты что же, прогоняешь меня? — упавшим голосом проговорил Максим.

— Да нет, не то! Просто не хочу тебя связывать. Ты ведь тоже ничего обо мне не знаешь. И теперь такой момент наступил, что должен узнать. Потому что дальше мы или вместе или.

— Вита! Конечно, вместе!

— Я не Вита. И не Виктория. Мое настоящее имя — Вера. Я дочь русских эмигрантов, выросла в Париже. Пойдешь со мной? Я сведу тебя с людьми, которые помогут нам уехать, скрыться, начать другую жизнь. Тебе не нужно будет грабить вагоны.

— Вот оно что. Куда же ты хочешь ехать?

— Сейчас — в Дубровицы! Это недалеко, километров двадцать.

— Я не могу, милая. В тюрьме остались мои товарищи. Я должен найти людей, которые смогут вызволить их.

— Эти люди в Дубровицах!

— Да кто это?

— Патриоты, которые ненавидят сталинский режим!

— Ты из Сопротивления?

— Можно назвать и так.

То, что она сказала, было взрывом бомбы. Его любимая, женщина, о которой он грезил и которую обрел в этом таинственном, волшебном городе, — эта женщина была по другую сторону баррикады. И что он должен был делать? Тащить ее в НКВД? После того как она вытащила его из тюрьмы, действительно рискуя жизнью. Он не мог.

Но разработанный Хижняком план летел к черту. Хотя. Их главная цель выйти на верхушку бандформирования. Может, судьба сама сдает козыри в его руки?

— Что ты молчишь? Что ты так долго молчишь?

Ее лицо осунулось; глаза, светло-карие, ореховые глаза, горели сейчас черными углями.

— Почему молчу? Видишь ли, я ведь тоже не тот, за кого себя выдаю.

Она побледнела, схватила его за рукав

— Кто же ты?

— Я немец. Мое настоящее имя Мартин Фегель… Но это мое имя неизвестно почти никому. И я. То есть мы — я и мои товарищи, мы тоже из подполья. Группа Казимира, слышала про такую?

— Да, они действовали в Черновцах, в Виннице. Господи, какое счастье! — Она упала ему на грудь, рассмеялась сквозь слезы. — Мне почудилось, ты скажешь, что

ты из НКВД.

— Ну, для агента НКВД было бы большой удачей встретиться с тем человеком в Дубровицах, — отводя глаза, ответил Максим.

— Нет, милый. Это было бы для него неудачей. Тот человек, он чекистов всех мастей за версту чует, как волк псину. Так что мы делаем?

— Мы? Идем в Дубровицы! Двадцать верст, говоришь? К утру дойдем!

— Только. Передохнем немного, ладно? Я за тебя так переволновалась, — она обвила его шею руками, прижалась тонким станом, зашептала:

— Любимый мой, единственный.

Максим застонал от нежности и желания. Они опустились в высокую траву, и она укрыла их теплым пушистым одеялом.

АВГУСТ 1945, Львов

Хижняк сидел в комнате для допросов. Она была отмыта уже от крови, но дух смерти, непонятной, непостижимой смерти, — все еще витал в воздухе. Заречный встал, открыл окно. Сквозь металлическую решетку повеяло утренней прохладой.

— Я ничего не понимаю! — повернулся он к Хижняку.

— Аналогично, — буркнул Егор.

— Еще раз по минутам расскажи, что было в камере?

— Да ничего особенного. Я вернулся после нашего разговора, Орлов дал мне понять, что Паленый передал на волю записку. И буквально минут десять спустя за Максимом пришел конвоир. Он-то что показывает?

— Да тоже ничего вразумительного. Кроме того, что покойный Серегин велел снять с Максима наручники. Другое дело, что люк из подвала котельной был открыт, не заперт, что противоречит правилам. Ключи эти хранятся на общем щитке, у дежурного. В принципе, Серегин мог сделать копию. Следов борьбы, побоев — ничего этого нет. Получается, Серегин сам выпустил Орлова на волю?

— Зачем?

— Вот и я хотел бы знать — зачем? — сверкнул глазами Заречный.

Хижняк этого взгляда не заметил, он думал о своем, уставившись в столешницу.

— Положим, Серегин был связан с бандой, но Паленый знает, что главный в нашей паре с Максимом — я. Так что логичнее было бы выкрасть меня.

— Вот именно! — проронил Заречный.

— Но зачем твой Серегин пулю-то в лоб пустил? По идее, должен был сбежать вместе с Орловым.

— А если это не самоубийство?

— То есть?